“Дневник Германна Вуста” (Бесславные Ублюдки), Ланда/Германн, Ланда/Хелльштром, R

[fucking-renegade]

Название: “Дневник Германна Вуста”
Автор: Fucking_Renegade
Фандом: Бесславные Ублюдки
Пейринг: Ханс Ланда/Германн, Ханс Ланда/Дитер Хелльштром
Рейтинг: R
Статус: в процессе
Саммари: Ежедневник в грязноватом бордовом переплёте. Карандашные записи неровным мелким почерком.
Дискламер: Все главные герои (даже Германн, хоть и чуть-чуть) принадлежат Тарантино.

17 ноября 1940, Париж

17 ноября 1940, Париж

В Париже сейчас солнечно и сравнительно тепло. Зима как будто отодвинулась на пару месяцев - ощущение этого невероятно бодрит меня. Со злорадством вспоминаю, каков серый слякотный Берлин в ноябре.
Париж... Сколько рассказов о нем я слышал (или скорее наслушался).
Слушал вполуха тетюшку Агату, находившую особую прелесть в сидении "за чашкой остывшего кофе в одном из кафе на бульваре, покуривая сигаретку и наблюдая за нарядными прохожими". Помню, в ее голосе непременно появлялись противные визгливые нотки каждый раз, когда она с театральным изумлением вопрашала, почему воскресная толпа парижан одевается в необычно праздничный черный цвет.
Со слабым интересом слушал я дядюшку Густава, чьи рассказы были предельно однообразны: "Заходишь в бар, а там три или четыре шикарные парижские дамы сидят за столиками, и непонятно - то ли со своими альфонсами, то ли любовниками, или просто племянниками из деревни!" После чего кривовато подмигивал мне. Да, наблюдательность дяди Густава забавляла только самого дядю Густава.
Снисходительно слушал восторженное щебетание их дочери Генриетты, своей легкомысленной двоюродной сестры, о том, как сбылась ее давняя мечта (ранним утром распахнуть двери балкона со звонким криком "Я в Париже!").
Ни о чем подобном, естественно, сам я никогда не мечтал. Мне просто хотелось уехать. Не знаю, должно быть, это звучит странно, но мне постоянно хочется куда-то ехать - все равно куда, лишь бы находиться в движении, не сидеть на месте. Вот такая потребность. И, конечно же, удовлетворить ее, будучи безликим солдатом, каких тысячи, было практически невозможно без должных амбиций и талантов (которыми я, увы, не обладаю). У таких одна дорога - на фронт, а там уже как повезет.
Но вопреки здравому смыслу я здесь, в Париже... и не могу сказать, что влюбился в этот город. Совсем не таким он мне представлялся по описанию родственников матери. Где запруженные машинами бульвары? Торговцы, спорящие за каждый сантиметр проезда, загораживающие дорогу своими тележками, ручными повозками, фургонами? Многолюдные желтые от дыма бистро? Букинистические лавочки с приветливыми стариками-продавцами? Лук, кабачки, апельсины, яблоки, картошка, цветная капуста, громоздящиеся на тротуаре и на проезжей части перед широкими жестяными навесами?
Ничего подобного. Да и чего тут удивляться. Город тих и тревожен. Длинные кривые улицы пусты (за исключением местных жителей и марширующих или праздно болтающихся солдат в немецкой форме). Пришвартованные баржи стоят вдоль набережных - по вечерам первое время (тогда, в самом начале, когда у меня еще было понятие о "свободном времени") я подолгу смотрел на них. Днем в глаза в первую очередь бросаются поблескивающие на тротуарах отбросы, гнилая ботва, выброшенные цветы, фрукты, овощи.
Следующее, что замечаешь - прохожие прячут от тебя глаза и торопятся прочь, как вспугнутые мыши.
То и дело на улицах слышишь "Хайль Гитлер" и "Зиг хайль". Чувствуешь себя как дома. Чувствуешь гордость. Да, в этом я не хуже и не лучше других немцев - я горжусь своей страной, хоть и отчаянно стремился ее покинуть.
Кстати, переезд во Францию (ехали на поезде) можно было назвать даже весёлым. Немного дипломатичного дружелюбия и бутылка хереса, припасенная мною как раз для такого случая, помогли быстро найти общий язык с суровыми на вид солдатами полковника. Всю дорогу играли в карты и разговаривали. Говорили, правда, по большей части они, а я слушал. В принципе болтали о всякой ерунде: о грядущих ночных кутежах, француженках и, как водится, о немецком кино (без него ни один разговор не проходит, теперь, когда министр Геббельс всерьез взялся за дело).
Потом, когда веселье пошло на убыль, заговорили о работе, которая ожидала нас по прибытии, о планах, об обязанностях, о поручении полковника (они называли это "миссией", с чем я, не задумываясь, согласился). И в какой-то момент разговор зашёл про Курта (так звали того радиста, моего предшественника). Признаться, меня заинтересовала и обеспокоила эта непонятная история ещё после инструктажа штурмбаннфюрера Хелльштрома (так ненавязчиво, как будто вскользь, он обронил ту фразу о бесследно пропавшем подчиненном). Но вскоре я понял, что солдаты меня просто-напросто дурачат и подкалывают. В самом деле, поднабравшись, они стали нести полную околесицу: радист якобы сбежал с русской разведчицей, которая ко всему прочему была обрюхачена одним проезжим американским журналистом. Цирк да и только! Или вот выдумка и того хуже: он дескать утопился в пруду, не выдержав непосильной работы и изощренных издевательств полковника Ланды (надо сказать, в компанейских разговорах отношение солдат к штандартенфюреру выражалось в злых, но суеверных выражениях). Штерн, странный задумчивый парень с тяжелым взглядом, молчавший долгое время, вдруг подал голос. Говорит на полном серьезе: "Он узнал то, чего ему не следовало знать". Повисла тишина, недоумевали все, а я больше остальных. Я вообще, откровенно говоря, испугался и ждал продолжения, но Штерн вдруг расхохотался, вслед за ним рассмеялись и остальные. Короче, восприняли это как еще одну своеобразную шутку. И все же я решил быть настороже и при возможности поговорить с этим Штерном с глазу на глаз на случай, если он действительно в курсе произошедшего. Правда, пока такой возможности мне не представилось.
Позже ночью Томас притащил из ресторана огромную бутылку шампанского (2,5 литра, никак не меньше, позже я узнал, что во Франции это зовется "магнум") и солдаты снова разошлись, вели себя очень буйно. Хотя что-то подсказывает мне, что в офицерском вагоне не хуже проводили время. Трудно представить, чем еще можно заниматься ночью в поезде, кроме как пить, курить и играть в карты. Один из наших еще вначале сходил узнать, не будет ли каких указаний от начальства, но вернулся ни с чем: у штандартенфюрера и Хелльштрома оказалось заперто.
Так добрались мы до Парижа. Нас (теперь, когда я говорю "нас", я имею в виду солдат полковника) разместили на втором этаже в доме на улице Гренель, и хотя в нашем распоряжении весь этаж, уединения здесь не дождешься. Майор Хелльштром поселился в отеле Крийон на площади Согласия (там, на этой площади, постоянно дамочки подозрительные крутятся - своими глазами видел). А штандартенфюрер... штандартенфюрер Ланда мог бы жить на улице Бонапарта - по мне, так это было бы очень... символично, что ли. Но нет, полковник проявил еще большую неординарность и поселился в доме за городом. Позже это обернулось большой проблемой лично для меня.
Дело в том, что буквально за несколько дней мне было приказано изучить город, чтобы суметь доставить штандартенфюрера в любую нужную ему точку местности. Другими словами, я еще и выполняю обязанности водителя Ланды (именно что "выполняю обязанности", потому что официального назначения не было). К слову сказать, у полковника уже был личный водитель, специально выписанный Парижским отделением СД, только тот его отдал в распоряжение Хелльштрома - не знаю, почему, вряд ли вопрос в доверии... Как бы то ни было, второй водитель им все равно необходим - они же не всегда по делам вместе ездят.
Я вожу полковника, вечером из города, утром - в город. Два часа поездка занимает, туда и обратно для меня, чтобы вернуться на Гренель, - четыре. Это конечно большая честь для меня, и остальные пеняют, что я совсем зазнался. Но на самом деле, это ужасно. Сами посудите, сколько это времени отнимает. Особенно учитывая то, что полковник Ланда с майором довольно часто работают до самой ночи. Так что немудрено, что к концу второй недели версия с самоубийством радиста Курта мне перестала казаться такой уж фантастической. В принципе, я мог бы обходиться четырьмя часами сна ночью, но при условии, что днем не придется возить по городу одного из важнейших представителей фашистской Германии, а также работать с рацией все остальное время (что, между прочим, требует большой концентрации внимания). Я бы, честно признаться, не выдержал такого испытания (почему-то возникло такое чувство, что это именно испытание и именно для меня, если сравнить с другими солдатами, которые, можно сказать, вообще почти ничего не делают, а по ночам шляются по барам или буянят у себя). Если бы не эти поездки с полковником Ландой.
Утром, когда мы едем в город, он обычно молчалив и даже угрюм (а кому в шесть утра захочется болтать?), зато вечером, когда везу его обратно, он частенько что-нибудь рассказывает. Хотя и вопросов задает немало, что меня конечно тревожит. Многое я слышал о штандартенфюрере Ланде. Все правда, только свое скромное мнение у меня тоже сложилось: я считаю полковника человеком здравомыслящим, чего не могу сказать о молодом штурмбаннфюрере.


PS: Очень хочется съездить в Парижский зоопарк в Венсенском лесу. Хотя не думаю, что он будет лучше Берлинского...