"Пушечное ядро" (Невероятный Халк), Блонски/Бэннер, R

[fucking-renegade]

Название: "Пушечное ядро"
Автор: cerebel
Перевод: Fucking_Renegade
Бета: Sally
Гамма:: Стася
Фандом: Невероятный Халк
Пейринг: Эмиль Блонски/Брюс Бэннер
Рейтинг: R
Саммари: пост-муви. "Одна неделя три дня шесть часов с тех пор, как он очнулся в цепях и с разорванной в клочья одеждой. С одними только искаженными, яркими фрагментами воспоминаний Мерзости".
Ссылка на оригинал: community.livejournal.com/cerebel_fics/74833.ht...
Тема: 14. Жизнь за чертой




Они не знают, превратится ли он когда-нибудь в это... это существо снова. Тем не менее предосторожность – прежде всего. Блонски никогда не видел столько железа, столько металла в одном помещении. Они думают, это сдержит его, если он изменится.

Он сомневается в этом. Но с другой стороны, он был известен тем, что переоценивал собственные возможности.

~ * ~

Никто не говорит с ним напрямую. Так легче сохранять спокойствие – и ему это удается очень, очень хорошо. Спокойный и уравновешенный. Он постоянно незаметно проверяет позвонки, чтобы удостовериться, что они все еще плоские, под кожей. Шагает неустанно туда-сюда; создает свою собственную программу упражнений.

Он был Эмилем Блонски, солдатом. Ни больше ни меньше. Но здесь, в тюремном заключении, бравада сползает с него как вторая кожа. А с нею - уверенность. Теперь он стал холоднее, но острее, тощий и слабый, лезвие бритвы, заточенное слишком хорошо и замороженное слишком хрупко.

Долгими часами он прижимается щекой к стене, давая теплу уходить из кожи.

Одна неделя три дня шесть часов с тех пор, как он очнулся в цепях и с разорванной в клочья одеждой. С одними только искаженными, яркими фрагментами воспоминаний Мерзости.

~ * ~

Он все еще человек? Способности исчезли, когда он вернулся в прежнюю форму, или остались?

Блонски точно не может сказать. Иногда он думает так, иногда нет. Иногда он не может вспомнить, каково это - действительно быть человеком.

Брюс Бэннер, вероятно, знает.

~ * ~

Брюс Бэннер, Брюс Бэннер. Как он мог выиграть ту битву?

Руки Блонски сжимаются. Он представляет звук сирены, безмолвных наблюдателей, паникующих за холодными черными глазами камер наблюдения. Он не сомневается, что они следят за каждым движением, каждым незначительным изменением.

Он закрывает глаза.

Вся его жизнь была потрачена на то, чтобы стать лучшим солдатом из всех. Лучше не было никого. Но какой-то хренов пацифист побил его в его же собственной игре. И он не может вспомнить…

Боль пронзает суставы, пальцы, и он понимает, что ударил стену. Со всей силы. Никакой вмятины, никаких повреждений – только кровь медленно окропляет кожу.

Вентили вдоль стен начинают шипеть и Блонски добирается до раскладушки - прежде, чем газ валит его с ног.

~ * ~

Теперь Блонски понимает, почему Брюс Бэннер боролся с этим. Хотя для него это не может быть настолько сложно. Он все еще чувствует его - зов, бормотание, шипение в основании черепа: оно хочет выйти, оно хочет причинять вред, оно хочет разрушений. Нельзя сравнивать худшую сторону Блонски и худшую сторону Бэннера.

Вот оно как, значит. Жизнь Блонски - дисциплина; его темнота - хаос. Жизнь Бэннера - знание; его темнота - сила. Сила против хаоса – это представляет неотразимую борьбу добра со злом.

~ * ~

Каждый новый день без Мерзости зов становится сильнее. Кошмары становятся длиннее и Блонски становится тяжелее просыпаться.

Он должен выбраться отсюда.

~ * ~

Через две недели заключения он приводит свой план в действие. Сокращает время на зарядку и не отходит далеко от койки в углу. Всегда скрывает лицо от камеры. Он выучил язык тела, и хотя это терзает его (хорошо знать, что осталось еще что-то, что может его расстроить), он каждой порой излучает слабость. Подчинение.

Они прекращают успокаивать его газом. Вместо этого в камеру проникает медицинский работник в сопровождении двух морпехов. Они держат Блонски в поле зрения, оружие наготове, пока медик протирает руку Блонски дрожащими пальцами.

Блонски даже глаз не поднимает.

Укол иглы; он просыпается семнадцать с половиной часов спустя с синяками на запястьях и лодыжках, и никаких воспоминаний о том, как они там появились.

~ * ~

Затем психолог. Предсказуемо, всегда предсказуемо. Генерал Росс где-то там все еще пытается использовать это в качестве оружия. Все еще пытается эксплуатировать это.

Никто не может управлять этим, - Блонски знает. И для кого-то столь же сильного, столь же жесткого, столь же, черт возьми, дисциплинированного, как он, мысль, что внутри него есть что-то, что-то, что могло вырваться наружу, и рвать, и крушить и разрушать…

Он отвечает лаконично. Несколько слов, коротких слов. Никогда не задает вопрос прямо, ходит вокруг да около, и он не будет отвечать непосредственно о том, что он сделал в Нью-Йорке.

Психолог встает и подходит ближе, и Блонски отшатывается как дикое животное.

Они верят этому. Они верят всему этому.

~ * ~

Прошло всего шесть дней, а они уже ведут себя иначе. Морпехи не наставляют оружие в лоб; они смотрят на него с жалостью, отвращением, с чрезвычайной, непоколебимой уверенностью в том, что с ними никогда не произойдет то, что произошло с Блонски.

Теперь медик говорит с ним, понизив голос, как будто успокаивает своенравную лошадь - сейчас я продезинфицирую вашу руку, будет немного холодно, не о чем волноваться.

Блонски отвечает. Это раздражает его, но он отвечает, так же послушно, как домашнее животное.

~ * ~

Двадцать три дня.

Вернулись его проблемы со слухом. Не глухота, нет - чувствительность. С каждым новым улучшением способностей становилось хуже – и теперь тихий электрический скулеж камер видеонаблюдения сводит его с ума.

Оно приближается? Оно прорвется через кожу… кости, позвонки, и то, как он мог рычать, то, как это зарождалось глубоко в его груди и просто сотрясало, сотрясало его всего, о боже, это ощущение свободы.

- Все в порядке, - говорит медик.

В этот момент Блонски понимает, что они пришли успокоить его. Что его тело, должно быть, пришло в состояние физического возбуждения. Улучшенные способности.

Он с трудом может видеть сквозь красную пелену. Холод касается его руки, но он не чувствует укола иглы. Только не забывает драться, драться изо всех сил, потому что все, что он хотел, это заполучить того медика в свои руки и свернуть ему на хрен шею.

~ * ~

После этого он должен оставаться спокойным и тихим в течение многих дней в ожидании, пока утихнет их бдительность.

Блонски может сделать это. Он может сбежать самостоятельно, без его помощи. С человеческими рефлексами и человеческой скоростью он может перемещаться так быстро, как необходимо, и он докажет это себе, даже если это будет стоить ему жизни.

~ * ~

Шанс появляется во время приема пищи, во время одного из невыразительных, пустых дней его плена. Он в итоге потерял представление о том, сколько прошло времени, но он разумно уверен, что меньше двух месяцев.

Морпехи неосторожны. Они фактически не прикасаются к оружию на груди и один из них наклоняется, чтобы сказать другому глупую шутку. Они устали стоять на страже; они хотят увидеть действие.

Блонски прыгает медленнее, чем ему хотелось бы. Из-за того, конечно, что он бросил заниматься упражнениями. Но достаточно быстро. Он валит их, не обращая внимания на потрясенного мужчину с открытым от удивления ртом и с подносом еды, нащупывающего электрошокер. Блонски уже за дверью и на полпути к холлу.

В секретные правительственные учреждения обычно хрен ворвешься. Блонски в свое время делал это не один раз. Но в Америке из них можно поразительно легко сбежать – при определенных особых обстоятельствах.

Особые обстоятельства, которые, в целом, довольно легко устроить.

Он нажимает на первую попавшуюся по дороге кнопку пожарной тревоги.

~ * ~

Он на свободе, в лесу, тяжело дышит, прислонившись к дереву. Прямо сейчас он мог бы сломаться. Оно там, прямо под поверхностью, пузырится, кипит. В виде зверя он мог бы двигаться в четыре, пять раз быстрее. Он мог бы переплывать океан за океаном, не останавливаясь.

В отдалении он слышит… чувствует звук сирены на военной базе. Он не может здесь оставаться; у него не так много времени.

И теперь он понимает ужас преследуемого человека. Бегущего не только от мира, но бегущего от самого себя.

Он моргает, отчаянно пытается прояснить ум. Если бы он был Брюсом Бэннером, если бы единственное, чем он дорожил, было единственным, что он не мог получить (это уже происходило с Блонски, это происходит теперь), куда бы он пошел? Не на юг, Брюс исчерпал тот путь.

Блонски смотрит на облака, затем обращает взгляд на север. В Канаду.

~ * ~

Они ни разу и близко не подошли к тому, чтобы поймать его. В отличие от Бэннера он знает, как бежать, как скрываться и как бороться. Он достаточно осторожен, чтобы свести ошибки к минимуму.

В разбитом зеркале туалета на старой бензоколонке под мерцающей полумертвой люминесцентной лампой Блонски изучает собственное лицо. Оно незнакомо; это лицо незнакомца, но он все еще чувствует себя внутри.

~ * ~

Каждая стоянка для грузовиков, каждое шоссе, каждый отдаленный ориентир посылает мысли Блонски по тому же самому затасканному кругу: Брюс видел это? Брюс шел этой дорогой?

Иногда он решает, что да; иногда он думает, что совершенно сбился с пути.

~ * ~

Может быть, инстинкт, может быть, волшебство приводит его в эту дикую местность, прямо сюда.

Он не замечает природу, цвета, небо, окрашенное закатом. Он ничего не видит, ничего не чувствует, только один шаг за другим, глубокое истощение от охоты вслепую, ведения борьбы без врага и без намечающегося конца.

Дерево за спиной жесткое, но отдохнуть не помешает. Он рисует в грязи концом палки.

Каким будет его следующее действие? Куда он пойдет, что будет делать?

~ * ~

Чье-то дыхание касается щеки Блонски.

Он рефлекторно вскакивает на ноги, тянется к оружию, которого нет. Встает так, чтобы дерево оказалось между ним и его противником…

О, нет. О, черт, нет.

Зеленый монстр, Халк, это невероятное чудовище склоняется под ветками и подается вперед. Оно кажется скорее любопытным, нежели агрессивным, что противоречит опыту Блонски, но он особо не жалуется.

- Помнишь меня? – осторожно спрашивает он.

Халк подбирается ближе. Блонски вздрагивает, заставляет себя не шевелиться, пока он обнюхивает его – чувствует его запах – и издает странный, грубый звук, который, возможно, означает «Блонски».

- Да, - говорит Блонски.

Халк пятится слегка, затем ревет, обдавая Блонски волной звука, которая может сравниться с взрывной волной гранаты. Его сердце колотится, кулаки сжимаются, но он – все еще – человек.

- Не делай этого, - неровно произносит Блонски.

Халк фыркает и делает жест, который можно принять за пожатие плечами. Блонски приходится сдерживать подступающий смех, не странное ли ощущение.

Он нашел Брюса Бэннера.

Он нашел Брюса Бэннера.

Когда Халк отворачивается, он не начинает бежать, а просто идет в легком (ну, для его размера это считается легким, полагает Блонски) темпе. Это не мешает Блонски следовать за ним, держась позади.

~ * ~

Здесь есть хижина. Посреди Нигде. К ней примыкает своего рода навес, достаточно широкий, чтобы Халк мог проникнуть внутрь. Что он и делает, и устраивается для утреннего сна.

Блонски садится напротив него. Ветра здесь нет и воздух чуть менее холодный. Он подождет некоторое время, даже если ему придется столкнуться с враждебностью Брюса, когда тот проснется.

Проходит несколько часов прежде, чем наступает превращение. Выглядит болезненным.

Затем еще несколько минут и Брюс шевелится. Один близорукий взгляд в направлении Блонски и он уже полуотползает назад с широкими глазами.

- Какого черта ты здесь делаешь?

Блонски, по правде, нечего на это ответить. Месяцы ожидания, преследования, и он никогда не задумывался, как пойдет этот разговор.
- Не прогоняй меня, - все, что ему приходит в голову сказать. Затем «пожалуйста», выжатое сквозь язык и зубы.

Брюс встает, одной рукой придерживая разорванные штаны, которые он, должно быть, носил, когда изменился.
- Я не убил тебя, - говорит он, и Блонски знает, что он имеет в виду Халка, не себя. - Почему я не убил тебя?

- Я не пытался убить тебя? - предлагает Блонски.

Брюс выглядит полностью сбитым с толку. Он понятия не имеет, что делать с посетителями любого рода, и Блонски явно придется отказаться от идеи хитрить с кем-то, кто настолько привык к одиночеству.

- Жди здесь, - произносит Брюс и исчезает в доме. Возвращается несколько секунд спустя, обернутый в халат, все еще придерживая пояс. - Ладно, - и кивает, делая знак, чтобы Блонски следовал за ним внутрь.

Хижина - одна комната. Кровать в углу, кухонька, стол. Очень практично, очень спартански.

- Я действительно не знаю, что сказать тебе, - говорит Брюс. – То есть. Последний раз, когда мы виделись, я душил тебя цепью.

- После того, как я чуть не вышиб тебе мозги ею, - парирует Блонски. - Думаю, мы квиты.

- Я не это имел в виду. – Брюсу, кажется, неловко. - Что ты здесь делаешь?

Блонски делает вдох.
- Не слишком много вариантов, верно?

Брюс садится за стол.
- Ты был в заключении у военных?

Блонски кивает.

- О, боже, - выдыхает Брюс, - как ты выбрался?

- Ничто такого, - говорит Блонски, возможно чересчур поспешно. - Только я сам, это все.

- Значит, ты не… - начинает Брюс.

- Нет, начиная с Нью-Йорка.

- И как ты меня нашел?

Блонски пожимает плечами.
- Искал.

Брюс выглядит так, будто отчаянно желает резко сменить тему.
- Ты голоден? – спрашивает он, поднимаясь на ноги.

Да, понимает Блонски. Он голоден. Фактически, умирает с голоду.

~ * ~

- Я не могу помочь тебе управлять тем, что в тебе, - говорит Брюс много позже. - Я даже не могу управлять тем, что во мне.

- По мне, так ты делаешь успехи.

- Успехи, не более того, - Брюс наклоняется вперед. Он настроен в ином духе, так или иначе, понимает Блонски; в научном духе, в духе решения проблем. – Пока я сделал недостаточно.

- Ты не знаешь себя так хорошо, - говорит Блонски, - поэтому.

- Извини?

- Ты не знаешь себя, ты не знаешь, против чего ты борешься, – Блонски поднимает взгляд. - Я могу помочь тебе с этим. Твой монстр - это сила и инстинкт. Я знаю, как их использовать.

- А твой? - спрашивает Брюс.

- Хаос.

- Инстинкт и есть хаос.

- Инстинкт – это приказ, который ты не можешь понять, - поправляет Блонски.

Брюс поражен; Блонски точно зачарованный, но это дыхание жизни, тепло в сочетании с холодными чертами – это магия военной лаборатории.

- Ты изменился, - говорит Брюс.

- Люди меняются.

- Я знаю. - Брюс говорит это с окончательностью, с уверенностью. Блонски верит ему.

~ * ~

Два дня пустоты. Блонски, наконец, не бежит. И не преследует.

Брюс скромен, в переодевании, в мытье. Просит Блонски выйти или отвернуться.

У Блонски не было никакого человеческого контакта за пределами той лаборатории – мягкие пальцы, холодный антисептик, острые иглы. Он жаждет дотронуться до Брюса Бэннера и перехватить часть того тепла для себя, но он не смотрит.

~ * ~

- Ты веришь себе, что не изменишься? - спрашивает Брюс.

- Нет, - категорично отвечает Блонски.

- Хорошо. Отсюда мы и начнем.

Они сидят друг напротив друга на земле. Скрестив ноги.

- Мой тренер делал это в Бразилии, – Рот Брюса вздрагивает при воспоминании. - Не отвечай. - И бьет Блонски слева по лицу наотмашь.

Гудение на краю сознания Блонски становится сильнее.

- Не слушай его, - говорит Брюс, как будто он знает, и бьет Блонски снова.

Это ничто, это ничто, думает Блонски. Но, боже, боже, как ему хочется…

Еще удар. Блонски выставляет руку, чтобы Брюс остановился. Ни слова, и он вполне уверен, что выражение его лица не меняется, но что-то бушует в нем. Блонски должен выпустить это.

Он бросается через разделяющее их пространство и придавливает Брюса к земле. Брюс отталкивает его, готовый сопротивляться – как будто это нападение – но Блонски не причиняет ему боль, просто целует его. Слишком крепко сначала, слишком импульсивно, и их зубы сталкиваются, но потом Блонски успокаивается, втягивая Брюса в поцелуй. Язык Брюса проскальзывает в его рот, только слегка, а затем становится намного хуже, слишком интенсивно, желание отражается эхом желания между ними.

Как бы то ни было, Брюс перекатывается так, чтобы оказаться сверху. Он отстраняется, чтобы отдышаться, опираясь на руку под плечом Блонски.

- Такого в Бразилии никогда не случалось, - говорит он.

~ * ~

В кровати Блонски целует Брюса, как будто это прекрасно, как будто Блонски может найти только воздух, только жизнь в нем. И он не слишком уверен, что это не так. И Брюс выгибается под ним, его руки дрожат от чего-то большего, чем страсть, когда он проводит ими по бедрам Блонски, ребрам и обхватывает его за плечи.

- Я могу, - выговаривает Брюс, - я могу измениться. - Он очерчивает челюсть Блонски, в открытых глазах отчаянное желание найти понимание.

- Я тоже могу, - говорит Блонски. Вызов принят. Они могут не беспокоиться, что убьют друг друга – в каждом из них встроена дополнительная страховка.

- Ладно, - говорит Брюс, - хорошо, - и целует Блонски в челюсть, в горло, в шею, как будто это все, чего Брюс когда-либо хотел.

Брюс снова оказывается сверху, член Блонски скользит вдоль щели между его ягодиц, и Блонски представляет, внезапно и явственно, каково бы это было - трахнуть его, оказаться внутри – Брюс стонет в плечо Блонски, как если бы мог прочесть его мысли, и Блонски видит череду дней, простирающихся перед ними, и некоторые из них могут быть тихими и пустыми, без никого за исключением их двоих, украшенная бисером пота кожа, смятые простыни, и Брюс Бэннер…

Блонски кончает с проклятием и Брюс не сильно отстает, задыхаясь.

И теперь Брюс целует Блонски неторопливо, со спокойной решимостью.

~ * ~

- Помни, тебе есть чему научиться у него, - говорит Брюс, - или он не будет частью тебя, как должно быть, – прямо перед тем как позволяет себе измениться, превращаясь в Халка. Халк стоит наготове перед Блонски.

Блонски дышит. Высвободить его. Все, что он должен сделать, это высвободить его.

Халк ревет. Когда Блонски распахивает глаза, они застелены янтарно-зеленым.