еще один деанон в вашей ленте)

[fucking-renegade]

такое чувство, что я получила от втф больше, чем сделала для нее...
например, зацените крутанскую карточку на деанон:

ну и непосредственно работа. ЭТО ТО САМОЕ ИСПОЛНЕНИЕ С КИНК-ФЕСТА НА МОЮ ЗАЯВКУ ПРО РУКИ И ФИКСАЦИЮ!!!11
жду отзывов от всех *одиннадцати xDD* участников нашего "маленького уютного фандома", потому что на самой игре я вашей активности не заметила. ататат

Название: Что бы сказал Фрейд
Переводчик:  Fucking_Renegade
Бета:  Хельга Винтер (нечеловеческая признательность за правку! *я была очень ленивой*)
Оригинал: «Freud Would Say» by luckywitch, разрешение на перевод получено
Размер: мини, 2900 слов (оригинал)
Пейринг: Бенджи/Брандт
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: У Бенджи оральная фиксация, что весьма отвлекает Брандта на миссиях. А еще Бенджи втайне сходит с ума от рук Брандта. Перед лицом очередной всемирной катастрофы после бутылки текилы все тайное становится явным.
Примечание: перевод выполнен для команды WTF American Secret Agents

Бенджи не виноват, что, когда нервничает, у него начинается словесный понос: информация просто выплескивается у него изо рта. Это успокаивает, как будто слова могут спасти от пуль или сорванных, словно шапочки из фольги, прикрытий. И да, возможно, так происходит не только когда он нервничает, но и когда отчитывается перед начальством, объясняет принцип работы продвинутого гаджета, ведет машину, принимает душ, ест или просто-напросто дышит. Конечно, последнему то и дело грозит наступить конец, но такова уж работа.
Да, он болтлив от природы, но знает, что не везде можно трепаться (несколько затрещин от библиотекаря когда-то послужили ему уроком) – поэтому он старается занять рот чем угодно: пальцами, ручками, соломинками, зубочистками; это помогает ему молчать… большую часть времени.
Брандт тренированный полевой агент; в явно напряженной ситуации нервы натягиваются до предела – и только поэтому мельчайшее движение Бенджи так привлекает его внимание. Особенно его рот и ручка, над которой тот измывается: обводит языком кончик, круг за кругом, прижимает к губам, очерчивает их контур, снова берет ручку в рот и наконец слегка посасывает, после чего мучительная (или восхитительная?) пытка начинается с начала. Брандт замечает это лишь потому, что они в очередной раз находятся на волоске от гибели и мировой катастрофы, а не потому что ему хочется вогнать Беджи в рот свой член до основания и посмотреть, как тот справится с такой задачкой. Ведь Брандт никогда не обманывает себя, его работа – обманывать других.
Почему-то хорошенько надраться лучше всего получается именно в тот момент, когда они все на взводе и близки к смерти. Какой смысл встречать конец света трезвыми? Именно так рассуждает Брандт, уговаривая Бенджи оторваться от разглядывания компьютерных графиков в сотый раз и присоединиться к нему за почти полной бутылкой текилы.
Первую стопку они пьют за Итана и Джейн и желают им удачи на текущем этапе миссии – теперь все зависит только от них. Второй тост – за мир, потому что, эй, жить в нем было неплохо. Третья порция проходит под девизом цинизма и вымученных улыбок. На четвертой Бенджи больно ударяется коленом о ножку стола.
После пятой стопки, выпитой за полчаса, Брандт понимает, что в глазах у него мутится, а напряжение из тела ушло, и что Бенджи, сидящий напротив него за столом, то ли уже захмелел, то ли совсем напился. Тогда Брандт позволяет себе полностью расслабиться и под окутывающую его непрерывную болтовню Бенджи наливает еще стопку. И только когда Бенджи начинает вдруг говорить о своем теле, Брандт внимательно прислушивается.
– Мне потребовалось лет сто, чтобы сдать полевой экзамен, то есть не в буквальном смысле сто лет, ну ты понимаешь, достаточно много, особенно по сравнению с остальными. Я, конечно, не знаю, сколько раз они пытались – такие вещи держат при себе. И я тоже – не хотел, чтобы другие техники думали, что я их бросаю. Они все отличные ребята, не спорю, но я хотел чего-то большего. Решил, что хватит мне все время прятаться за кулисами, – смеясь, говорит Бенджи. – С теорией проблем не возникло, как два пальца об асфальт. В строго засекреченной шпионской организации в тестах вопросы с многовариантным выбором, и ответы нужно обводить в кружочек, смешно, правда? Как будто снова в университет вернулся. С технической частью тоже было легко, понятное дело. Половину всей этой фигни я ведь лично чинил, конструировал или улучшал. Но работа в поле? Над этим нужно было потрудиться, это было как «Остаться в живых» или Беар Гриллс, только с кунг-фу. Да, конечно, я прошел обязательный курс самообороны, но этого мало, чтобы научиться хорошо драться. Я начал заниматься дополнительно, а еще тягал железо в спортзале. Воображал, что буду как Рокки и буду говорить «вперед, развесели меня»*. Но в хорошую форму так и не пришел, в отличие от тебя.
– Черт возьми, Брандт, такое впечатление, будто ты голыми руками быка задушил, а потом пошел открывать бабушкины банки с маринованными огурцами! – с горячностью восклицает раскрасневшийся Бенджи. – Я имею в виду, разве у аналитиков могут быть такие бицепсы? Тебе приходилось бегать со стопками бумаг по офису или что? Неужели биографии политических лидеров настолько толстые? Потому что правила отдела, к примеру, чертовски толстые, не могу представить, что чья-то жизнь может быть настолько насыщенной, чтобы о ней столько написать… И я не замечал, чтобы ты тренировался, отжимался там или гири поднимал, и уж точно я бы запомнил, если бы в Библии говорилось «На восьмой день Бог даровал Уилльяму Брандту бицепсы. И увидел Бог, что это хорошо».
Брандт не уверен в реальности этого разговора, может быть, он сам его придумал у себя в голове. Но Бенджи действительно бормочет что-то про медведей и объятия, так что, наверное, все это происходит на самом деле – и тогда какого хрена это было? Он слишком поражен, чтобы рассмеяться, а мысли немного спутаны – кто знал, что Бенджи так много думает о его руках. От осознания этого факта Брандту становится приятнее с каждой секундой, причем мозг – не единственная часть тела, которая разделяет его удовольствие.
Тем временем, Бенджи рассеянно наливает себе еще стопку, скорее чтобы занять рот, нежели из-за желания выпить. Он полностью погружен в свои мысли, его язык всего лишь автоматически переводит их в слова. Бенджи не совсем помнит, каким образом разговор зашел о руках Брандта, хотя эта одна из его любимых тем для размышления (среди прочих: какую картинку с форчана разослать министерствам обороны всех стран, когда он их взломает; кто на какой факультет попал бы в Хогвартсе; или что ему делать дальше со своим персонажем в Скайриме). У него, правда, нет ни малейшего представления, откуда могут взяться такие руки у аналитика, который не занимается спортом. Может, он поднимается в офис по стене, вместо лестницы или лифта? Бенджи убирает рюмку от лица и только тогда замечает на себе пристальный, вопросительный взгляд Брандта с примесью чего-то, что не поддается определению.
– И часто ты думаешь о моих руках? – спрашивает Брандт, чуть наклоняясь вперед на стуле.
Мозг Бенджи наконец догоняет его язык, и кровь приливает к щекам – лицо и шея ярко краснеют, и на этот раз вовсе не от спиртного.
Брандт хмыкает, взгляд у него проницательный и опасный, он говорит:
– Кто, во имя всего святого, позволил Бенджи стать агентом, если он даже врать убедительно не умеет?
Не то чтобы Брандт жаловался.
Бенджи не особенно понимает, что происходит, но инстинкт самосохранения подсказывает ему, что пора к чертовой матери уносить ноги, поэтому он предлагает:
– Самое время попить водички, как думаешь? Определенно нужна вода, агуа, вассер, напиток жизни… – бормочет он, неловко поднимаясь из-за стола.
Едва он отворачивается, чтобы пройти на кухню, как на него кидается Брандт, разворачивает к себе лицом и вжимает в стену. Положив одну руку на плечо Бенджи, а другую ему на бедро, Брандт отрезает ему все пути к отступлению, а заодно и способность мыслить. Брандт проникает в его личное пространство, как в какое-нибудь секретное учреждение, наклоняется ближе, исследует взглядом лицо и задерживается на губах.
– Ты так и не ответил на мой вопрос, Бенджи. Ты часто думаешь о моих руках? – требовательно спрашивает Брандт, лениво гладя большим пальцем его бедро.
Бенджи изо всех сил пытается не задрожать от прикосновения, у него уже начинает вставать, ему нравится, как Брандт… Уилл прижимает его к стене. Вполне возможно, что высокое напряжение и угроза жизни нравятся Бенджи куда больше, чем он себе признается. Наконец, после нескольких бесплодных попыток заставить себя открыть рот, проклятые слова вырываются наружу:
– Ты о чем? Нет, я не часто думаю о твоих руках. Нет, но, найн. Понятия не имею, откуда ты это взял. Только один раз, точнее два… я хотел сказать, только три раза. А до этого никогда о них не думал. Знаешь что? Фрейд сказал бы, что ты проецируешь. Это проекции или отвлекающий ход в стиле «Начала»? – спрашивает Бенджи, останавливается и нервно облизывает губы. Можно подумать, Брандт понимает, о чем он говорит.
Брандт немного склоняет голову на бок и выразительно смотрит на него, для убедительности подняв бровь.
Бенджи окончательно ломается под испытующим взглядом и выпаливает:
– Ладно! Ты раскусил меня, возможно, я и думал о них больше трех раз. Ну да, да, было дело. Но без всяких там извращений! Без извращений, исключительно в одобрительном смысле. Давид Микеланджело позавидовал бы твоим рукам!
Брандт сдается на волю собственных глаз и разглядывает рот Бенджи, из которого нервно льются оправдания, как будто замечанием насчет рук он кого-то оскорбил. Он еще немного слушает болтовню Бенджи, хотя все внимание направлено на его губы, которые тот то и дело кусает и облизывает.
Наконец Брандт не выдерживает и сминает рот Бенджи губами, с успехом затыкая его болтовню. Брандт усмехается, затем углубляет поцелуй. Он бы хотел сказать многое, но не знает даже с чего начать, и надеется только, что Бенджи догадается – Брандту нравится, что Бенджи смотрит на его руки и думает о них.
Что касается Бенджи, какая-то часть его всегда говорит, даже если не использует при этом слова. Его тело податливое и приветливое, язык – дразнящий и любопытный, а член жаждет, чтобы на него обратили внимание. Бенджи не уверен, услышал ли Брандт беззвучные мольбы его члена или ему что-то подсказали попытки Бенджи потереться о воздух, но рука, удерживающая его за бедро, переместилась на застежку джинсов. Брандт ловко расстегивает пуговицы.
Если бы член Бенджи мог разговаривать, он бы пропел «Аллилуйя!» Вместо этого Бенджи вскрикивает:
– Мать твою, слава богу!
– Хочешь посмотреть, как я ласкаю твой член? – интересуется Брандт.
Бенджи беззвучно раскрывает рот, мозг от услышанного превращается почти в желе. Хорошо, что способность кивать он не утратил, а заодно может отстучать ответ морзянкой по бедру.
Брандт фыркает и стягивает с потерявшего дар речи Бенджи джинсы вместе с бельем, высвобождая напряженный член.
Бенджи опускает взгляд, видит, как ладонь Брандта обхватывает его член – и молчанию наступает конец, язык подхватывает то, что пыталось сказать тело.
– Черт, о черт, черт-черт, – бормочет Бенджи. – Ты уверен, что это все правда, что это не сон? Потому что у меня был такой сон. Один раз.
Брандт останавливается, награждает его недоверчивым взглядом, и Бенджи тут же сдается:
– Ладно, мне это снилось множество раз. Но ни разу не было так хорошо, как сейчас. Так что даже если это сон, то он охренительно потрясающий, поэтому, пожалуйста, не останавливайся.
Брандт подносит руку к лицу Бенджи, чтобы тот смочил ее слюной. Танцующий по ладони язык на несколько мгновений приковывает его взгляд, а потом Брандт опускает руку и начинает твердо надрачивать член Бенджи. Брандту нравится, как тот несет чепуху, задыхается и стонет от его прикосновений, он хочет поймать все эти звуки губами, проглотить их все до единого. Смотреть на рот Бенджи или исследовать – трудный выбор, но раз Бенджи хочет увидеть руки Брандта в деле, ему не стоит отвлекаться.
– О да, вот так. Идеально. Когда ты меня ласкаешь, это просто фантастика. Лучше, чем я сам, а твои руки… – Бенджи судорожно вздыхает, – черт. Ты хоть представляешь, как они сексуальны? Я должен это запомнить. Как ты играешь с яичками и пробегаешь пальцами по всей длине. Выглядит чертовски великолепно.
В болтливости Бенджи нет ничего удивительного, он ведь такой по жизни, но еще никогда его болтовня не действовало на Брандта столь мощно. Его собственному члену тесно в брюках, он пьянеет от возбуждения (а может, по-прежнему дело в текиле). Неважно, прямо сейчас у него одна цель – заставить Бенджи кончить с его именем на губах.
Брандт ускоряет темп, поворачивает запястье вокруг головки, снова двигает рукой по длине. Бенджи одобряет новый ритм вслух и согласно подается бедрами вперед.
– Ммм… уже почти. О да, черт, как хорошо. Ты такой сильный и крепкий, – стонет Бенджи.
Брандт наклоняется вперед и, почти касаясь его уха, шепчет:
– Кончи для меня, Бенджи. Кончи мне на руки.
Тело Бенджи на секунду напрягается, а затем он кончает со сдавленным стоном, запечатлевая в памяти картину происходящего. Брандт ловит рукой почти все капли спермы и покрывает ею член Бенджи несколькими завершающими движениями.
Бенджи прислоняется к стене, он потрясен и заново прокручивает в голове последние минуты. Неизвестно, что выводит его из ступора, но он чувствует, как ощущение дурмана отступает и поднимается порыв заговорить. Бенджи боится того, что может сказать, в чем еще может признаться Брандту, и чувствует необходимость пресечь свою болтовню на корню. Он тянется к Брандту и в итоге хватает руку, которой тот ласкал его, подносит к лицу и слизывает с пальцев свою сперму.
Наблюдая за ним, Брандт стонет и трется пахом о бедро Бенджи. Начисто вылизав его ладонь, Бенджи притягивает Брандта для глубокого страстного поцелуя – рот у него горячий, податливый и на вкус как текила и сперма.
Бенджи отстраняется и сползает вниз по стене, останавливается, оказавшись лицом на уровне ширинки Брандта. Быстро расстегивает пуговицы и молнию, спускает брюки, обнажая стояк.
– Да, черт возьми, – стонет Брандт, глядя, как влажные, розовые губы смыкаются вокруг его члена и скользят по всей длине. Он не помнит, сколько раз думал об этом, но реальность оказывается лучше любой фантазии. Рот Бенджи обволакивает его влажной жаркой теснотой.
Бенджи смотрит на него из-под ресниц, и Брандт изо всех сил сдерживается, чтобы не протолкнуть член ему в глотку. Бенджи с широкой ухмылкой отстраняется, затем облизывает член от основания до головки. Он даже не забывает провести языком дорожку к яичкам: сначала легонько касается их, а потом осторожно посасывает.
Брандт думает, что долго не продержится. Если конец света не наступит, у них будет возможность повторить, а если наступит – что ж, по крайней мере, они оба успеют кончить.
Бенджи возвращается к его члену, двигает головой взад-вперед, каждый раз принимая чуть глубже. Он издает тихий стон, и вибрации распространяются по члену Брандта. Брандт пробегает пальцами по волосам Бенджи и предупреждает его:
– Почти.
Бенджи начинает работать активнее, так, что член Брандт едва не упирается в заднюю стенку глотки. Брандт захвачен тем, какое применение нашлось рту Бенджи, наконец он вскрикивает:
– Черт! – и против воли зажмуривается, изливаясь в рот Бенджи. Тот почти сразу сглатывает, после чего вылизывает член дочиста.
Брандт тянет Бенджи наверх и награждает еще одним горячим поцелуем, потом они оба прислоняются к стене и стоят так несколько минут.
Когда дыхание выравнивается, они приводят себя в порядок, возвращаются к столу, и Брандт спрашивает:
– Еще по одной?