[fucking-renegade]

не прошло и два раза по полгода как я его закончила
даже не знаю, нести ли на сообщество. все такие злые стали, порвут за непереведенное название. а тут в двух частях еще и время прошедшее. страшно то как
я его немножко причесала (типа убрала ненавистные русскому люду пробелы между абзацами), но первые части даже на мой вкус вышли косячными
все равно люблю этот фик нежно и трепетно. спасибо, кто читал

Название: Tessellate
Автор: loghain
Перевод:  Fucking_Renegade
Фандом: Ганнибал
Пейринг: Ганнибал/Чилтон, (Ганнибал/Уилл)
Рейтинг: NC-17
Ворнинг: абьюзные отношения, breath-play, немношк даб-кон
Размер: миди (~6500 слов)
Жанр: виньетки

1.

Ганнибал становится точкой фиксации в жизни Чилтона на непредвиденном распутье: в тот самый момент, когда его постигает разочарование в границах собственной реабилитации и отсутствии прогресса в отношении Уилла Грэма, Ганнибал выступает на первый план, и Чилтон впервые за долгое время обнаруживает искреннюю заинтересованность в другом человеке.
– Знаете, когда я последний раз был на свидании, – говорит Чилтон и деликатными пальцами обхватывает ножку бокала с вином, будто это каким-то образом поможет подчеркнуть его мысль, – все закончилось тем, что она оплатила счет, потому что хотела, чтобы я ушел. Что меня вполне устроило. Ужасно недалекая женщина.
Ганнибал выбирает для них следующую бутылку вина и задумчиво поворачивает ее в руках.
– Я также надеюсь, это история о том, как вы поняли, что сайты знакомств – надувательство.
– Ну, – Чилтон обдумывает сказанное, разглядывая линию челюсти Ганнибала. – И да, и нет. Я заранее знал, что это надувательство, но, взяв на себя труд завести профиль, решил, что с тем же успехом могу попробовать им воспользоваться.
– Мы с вами, Фредерик, не похожи на других людей, – улыбается Ганнибал, наполняя их бокалы. – Эти алгоритмы не работают для нас. Мы просто не вписываемся в их метод рационализации человеческих эмоций. – Его тон становится сухим, но с нотками юмора: – Разумеется, кроме того, насколько я могу судить, вам не нравится большинство людей в целом.
Это приманка, обернутая хлопковой нитью. Чилтон заглатывает крючок и тянет за леску.
– Вы мне нравитесь, – отвечает он с кривой усмешкой.
Ганнибал выглядит довольным, в уголках глаз появляются морщинки.
– Я на это надеялся.

2.

Чилтон был слишком пьян, чтобы понять, как это произошло; в его кровеносной системе было чересчур много алкоголя для человека с семьюдесятью швами и отсутствием здравого смысла, но рот Ганнибала жарко и лихорадочно-сладко накрывал его губы, поэтому он смирился.
Смирился с тем, что придется выгибаться навстречу склонившемуся над ним Ганнибалом. Он вздохнул так, будто это был его последний вздох, когда Ганнибал вытянул из брюк полы его рубашки и провел ладонью вверх по мягкому животу. Его пальцы прошлись по швам, заставив Чилтона откинуться назад, судорожно выдохнуть, почувствовать себя раненым животным в лапах хищника.
– Фредерик, – произнес Ганнибал, обхватив рукой его подбородок, и снова поцеловал, пока наваждение не прошло. Ганнибал заверил его, что не был монстром. Он сказал: «Я не причиню тебе вреда».
Чилтона будоражила мысль делать это здесь. В кухне Ганнибала. Господи, он ведь еду здесь готовил. Он приготовил их ужин здесь, а теперь край столешницы врезался Чилтону в спину, его брюки были расстегнуты, и пальцы Ганнибала, музыкально-артистические и хирургически точные, сжимали его член, заставляя стонать и своими менее изящными пальцами искать опору в плечах Ганнибала.
Спустя какое-то время Ганнибал велел ему развернуться, так что Чилтон схватился за край стола, и когда Ганнибал прижался к нему сзади всем телом, он мысленно запричитал: «Да, трахни меня прямо так» между стонами, но этого не произошло. Чилтон просто терся о твердый, настойчиво упирающийся в него член Ганнибала в такт движениям его пальцев. Он едва заметил, как свободная рука Ганнибала снова прижалась к его животу, и пальцы зацепили выпуклые узлы швов.
Чилтон был впечатлен, когда Ганнибал наконец издал звук: низкий, одобрительный стон, который резонансом пробежал у него вдоль позвоночника. Он был настолько поглощен им, что болезненное ощущение надрыва накатило скорее как медленная волна, нежели внезапное цунами. Когда до Чилтона дошло, что случилось, он вскрикнул и пошатнулся, глядя вниз на красное расползающееся пятно в том месте, где рубашка касалась кожи. Он в панике залепетал.
– Ганнибал, – позвал он. – У меня кровотечение… швы… – Но он ни разу не попросил прекратить трогать его, а Ганнибал, казалось, и не думал останавливаться. К тому времени, как Чилтон кончил, он уже чуть всхлипывал, слезы выступили из глаз от острой, пьянящей смеси боли и удовольствия; он знал, что головокружение было вызвано потрясением, а не потерей крови. Рука у него под рубашкой надавила на открывшуюся рану, и Ганнибал крепче притянул Чилтона к груди: гортанное рычание и удовлетворенный вздох, прозвучавшие у его уха, дали понять, что Ганнибал тоже кончил.
После этого остались лишь боль, всхлипы и попытки удержаться на ногах. Ганнибал мягко повернул Чилтона к себе, осматривая его.
– Прошу прощения, – его голос был чувственным и как будто немного охрипшим от секса. – Я был слишком неосмотрителен. Но все будет в порядке, Фредерик, – пообещал он, и Чилтон почему-то ему поверил. – В любом случае, нам нужно доставить тебя в больницу.
Чилтон никогда не подвергал сомнению его слова.

3.

Уилл не говорит с ним, поэтому Чилтону остается только смотреть. Он потратил немалую сумму денег на подключение беззвучных камер видеонаблюдения, которые бы выводили изображение на экран его ноутбука; конечно, микрофон для записи разговоров Уилла у него тоже имелся.
Он наблюдает за Уиллом, когда Ганнибал заезжает пригласить его на обед, но Чилтон слишком раздражен постоянным молчанием Уилла – и тем, что он, собственно, ничего не делает. Ганнибал обходит позади кресла Чилтона и наклоняется над его плечом.
– Тебе еще не наскучило смотреть на него?
Чилтон искоса бросает взгляд на Ганнибала.
– Он поразителен.
Замечание граничит между шуткой и правдой, и пока Чилтон придумывает остроту о том, что ему все равно больше нечем заняться в больнице, Ганнибал говорит:
– Ты прав. Кому, как не мне, это знать, – и прижимается ртом к шее Чилтона в поцелуе, перехватывающем дыхание.
– Он по-прежнему, – начинает Чилтон и делает паузу, чтобы откинуть голову назад, подставляясь под скользящие по его коже губы Ганнибала, – отказывается говорить со мной…
– Полагаю, это я его отпугнул, – произносит Ганнибал тихим, почти не различимым голосом, который заставляет Чилтона прикрыть глаза, – от психиатров. Он говорит только с Аланой Блум, потому что не равнодушен к ней.
– Любовь истинного психопата к психиатру, – Чилтон обрывает фразу и останавливается, когда Ганнибал перемещает руку вниз и прижимает ладонь к его паху. Он сжимает ручки кресла и поворачивает голову, чтобы поцеловать Ганнибала, но сначала заканчивает свою мысль: – Замечательный анекдот. Нужно снять фильм по мотивам.
Ганнибал беззвучно смеется, потирая основанием ладони его член. Он смотрит на маленький экран, на изображение из камеры Уилла, где его любимый не-пациент сидит, прижавшись спиной к стене и сложив перед собой руки. Чилтону он говорит:
– Я помню ту встречу, когда он впервые сказал, как ему понравилось убивать Гаррета Джейкоба Хоббса. Я должен был тогда что-то почувствовать.
Голос Чилтона всегда делался эйфорическим, когда Ганнибал касался его; Ганнибалу мало что в нем нравилось, но это он любил. Трудно было не ценить то, как он мог одурманивать человека чем-то столь примитивным как возбуждение.
– Никто не знал, как опасен он был в действительности, – Чилтон стонет, когда Ганнибал сжимает его, достаточно сильно, чтобы добавить интереса происходящему, – как безумен...
– Такая холодная расчетливость, – соглашается Ганнибал, целуя бьющийся на шее Чилтона пульс и наблюдая, как Уилл встает и начинает мерить шагами свою камеру. Он жалеет, что никогда не увидит его в одной из обитых войлоком комнат. Гораздо более элегантное место для такого зверя. Он расстегивает пуговицу на брюках Чилтона, расстегивает молнию и фантазирует о том, как бы сделал то же самое для заключенного.
Он скорее бы предпочел, чтобы Уилл так сломался перед ним, чтобы стонал и выгибался, желая его прикосновений. Они были близки к тому. Жаль, что все стрелки указали в направлении Ганнибала, жаль, что ему пришлось превратить свой проект в козла отпущения. Ему же хотелось искусно препарировать разум Уилла.
Вот что он получил взамен. Ганнибал представляет, как оставляет отметину на горле Уилла, представляет, как Уилл хватается за него блуждающими руками, какие бы тихие, отчаянные звуки он издавал. Его грудь поднималась бы и опускалась так, как сейчас у Чилтона, мышцы бы напрягались и расслаблялись, а пульс учащался.
На экране ноутбука Уилл поворачивается и смотрит прямо в камеру. Нет ни единого шанса, что он знает о его присутствии, но, глядя на него, у Ганнибала подскакивает давление, и в ушах начинает шуметь кровь, Ганнибал царапает зубами горло Чилтона и быстрее, жестче работает рукой. Чилтон стонет, содрогаясь, слишком громко; Ганнибал не беспокоится о том, что кто-то может войти, он целиком и полностью сосредоточен на Уилле, который отворачивается и, скрестив руки на груди, медленно обходит камеру по кругу.
– Ганнибал, – выдыхает Чилтон и повторяет его имя снова и снова между хриплыми вздохами, кончая. Ганнибал целует его в горло и челюсть и все это время просто смотрит на Уилла, гуляющего по экрану, маленького, но единственного имеющего значение.
Восстановив дыхание, Чилтон хмыкает и достает салфетки, чтобы привести себя в порядок, затем протягивает их Ганнибалу. Он смотрит на Ганнибала на удивление голодными глазами, но тот едва замечает, как Чилтон выразительно переводит взгляд с его стояка на лицо.
– Думаю, ты не будешь возражать, если мы поедем ко мне.
Ганнибал неохотно отрывает взгляд от экрана. Он предпочел бы трахнуть Чилтона здесь, с псевдо-зрительным контактом с Уиллом и своим богатым воображением, наблюдая за ним в камере. К сожалению, некоторым фантазиям не суждено сбыться. Он улыбается, вытирая с пальцев сперму.
– Конечно, нет.

4.

Чилтон существо гордое. Своенравный, но слабый, он как лев на грани истощения: слишком жалок, чтобы победить, но еще не готов пресмыкаться перед лучшими в своем роде. Поэтому Ганнибал горд тем, что, забравшись ему под кожу и в голову, опустил Чилтона до этого уровня: когда тот добровольно стоит на коленях, без галстука, верхняя пуговица рубашки расстегнута, глаза прикрыты тяжелыми веками, дыхание шумное, а ярко покрасневшие губы, влажные и блестящий, растянуты вокруг его члена.
Он стонет вокруг него, и Ганнибал делает резкий вдох, по достоинству оценивая предоставленный ему банкет из звуков и запахов; он знает, что у Чилтона стоит – отчаяние скатывается с него мелкими волнами вместе с каждым длинным выдохом через нос. Он ни в коем разе не образец мужчины, но Чилтон настолько хорош в такие моменты: с его румянцем на щеках (стыдливый, всегда стыдливый, в упрямом, ненавистном смысле), движением рта вниз и настойчивым надавливанием языка. Чилтон был настоящим клубком противоречий: он одновременно желал и ненавидел покорность стоящего на коленях; то же он чувствовал, когда его трахали, но так или иначе всегда позволял Ганнибалу делать это.
Он никогда не озвучивал свои мысли – ни разу не приходилось. Чилтон был как открытая книга. По мнению Ганнибала, самым забавным доказательством того, что Потрошителем был он сам, а не Гидеон, было то, что он мог видеть внутренности Чилтона без необходимости вскрывать его.
Ганнибал затягивает мучение, выравнивает дыхание так, что Чилтон вынужден трудиться усерднее, брать его глубже, чтобы вырвать из него хоть какие-то звуки. Ганнибал то и дело награждает его ими и видит, как следом дрожат руки Чилтона, где бы они ни были в этот момент – на его члене, у бедра или внизу между своих ног в попытке ослабить напряжение.
Он специально не помогает Чилтону. Ганнибал запускает пальцы в короткие волосы и заставляет принять глубже в рот; он думает, что волосы длиннее шли Чилтону больше, зато с такими короткими он быстрее получает ответную реакцию, когда тянет за них. Чтобы рука не соскальзывала, ему приходится держать действительно крепко. Странным образом это дарит ему больше контроля, и Ганнибал обожает брать каждую толику контроля над Чилтоном. В некоторых случаях он делает это неуловимо, например, меняя поступление воздуха так медленно, что Чилтон не замечает.
Ганнибал предупреждает Чилтона, когда собирается кончить – это вежливо, в конце концов – мягко позвав «Фредерик», и позволяет ему отстраниться, наслаждаясь, какими большими судорожными глотками Чилтон ловит ртом воздух; с низким стоном он кончает ему на лицо, пачкая белым щеки и бороду.
Было бы достойнее, если бы Чилтон проглотил; но достоинство противоположно тому, чего Ганнибал пытался добиться. Он не дает ему подняться, уговаривает кончить в этом положении и чувствует странный всплеск гордости, когда Чилтон униженно сдрачивает себе и стонет, прижимаясь лбом к его бедру.

5.

Суд над Уиллом постепенно действует на нервы. Чилтон порой жалуется на это, отмечая, сколько усилий тратится на бесконечные перевозки Уилла туда и обратно, и упоминает среди прочего необходимость самолично контролировать, чтобы ремни на его маске были затянуты достаточно туго, потому что безмозглые офицеры никогда не одевают ее правильно. Он говорит: «Если после снятия не остается небольшого следа, значит было недостаточно туго». Следом за этим он толкает речь о том, как после побега Гидеона и предыдущего побега Уилла меры безопасности пришлось ужесточить – с этими психопатами нельзя позволить себе ни малейшего промаха, но Ганнибал не слышит его, он слишком занят мыслями о том, как маска запотевает от дыхания Уилла.
Этот образ будоражит кровь Ганнибала и побуждает положить руку на голень Чилтона, чтобы привлечь его внимание этим маленьким жестом. Чилтон вопросительно поднимает брови, глядя на Ганнибала поверх своих нелепых очков для чтения, и захлопывает книгу. Ганнибал подозревает, что Чилтон в действительности и не читал вовсе, а просто глядел на страницы, болтая о том, как прошел его рабочий день. Его ноги, скрещенные в лодыжках, лежат на коленях Ганнибала в странной, льнущей манере, которую он со временем приобрел за все те ночи, что провел у Ганнибала. Ганнибал обнаружил, что в этом он совсем как кошка: медленно подбирается тем ближе, чем комфортнее себя чувствует. Ганнибал не любит кошек.
Он думает, что Чилтон затягивает маску туго, может быть, даже слишком туго – он не чужд злобе. Чилтону доставило бы удовольствие смотреть, какое неудобство это приносит Уиллу. Ганнибал тоже бы этого хотел, но по другой причине. Он тянется и забирает книгу из рук Чилтона, аккуратно опускает ее на пол рядом с длинным диваном и поворачивается всем телом, чтобы глубоко поцеловать его. Очки Чилтона почти сразу съезжают, поэтому Ганнибал кладет их рядом с книгой и целует Чилтона в челюсть, привлекая к себе; он снова отращивает бороду, и она царапает кожу – на самом деле не такое уж неприятное ощущение.
Чилтон целуется так же, как делает все остальное, как существует: ему подходит слово «ненасытный». То, как жадно он принимает, что дают, и требует большего, каким неровным становится его дыхание, как колотится его сердце под ладонью Ганнибала. Им обоим неудобно в этой позе, но Чилтон по крайней мере находчив и вскоре пододвигается, поворачиваясь так, что Ганнибал оказывается у него между колен. Его намерение очевидно, как и всегда. Чилтон тает, как только оказывается в руках Ганнибала, испытывая постоянное желание.
Чилтон по природе своей был одинок, всегда быстрее переходил к сексу, чем к отношениям (до сих пор чертовски быстро переходил к сексу), в течение многих лет мало кого пускал в постель и еще меньше – в сердце, при этом яростно отвергая тех, кто, по его мнению, не был достоин. И все же в целом это имело смысл. Ганнибалу хватило одной ночи – их первого свидания – чтобы полностью охватить одиночество, которым была проникнута жизнь Чилтона, и это делало его легкой добычей. Мужчины вроде Чилтона мнят себя неприступными, но достаточно хоть немного любви – или чего-то похожего на любовь – чтобы уничтожить их.
– Фредерик, – зовет Ганнибал, но получает в ответ только слегка заинтересованное «М-м-м?», когда Чилтон пытается поймать его губы для еще одного поцелуя, его рука лежит на затылке Ганнибала, большой палец гладит против роста волос. – Уилл Грэм знает о нас?
Выуживать информацию о Уилле – основная цель. Все остальное, что он получает, просто приятное дополнение. Чилтон откидывает голову на подлокотник дивана (они сползли ниже, внутренняя сторона бедер Чилтона касается бедер Ганнибала) и отвечает:
– Да, естественно, он знает. Он говорит, что видит, как твой отпечаток цепляется ко мне, будто густой туман.
– Возможно, это еще одна причина, почему он не говорит с тобой, – произносит Ганнибал так, словно признает за собой вину. – Если он видит, что ты принадлежишь мне.
От его внимания не ускользают легкое подрагивание ноздрей и долгий заинтересованный взгляд – по всей видимости, добрый доктор решил отложить эту мысль на будущее, поборов желание сделать комментарий.
Вместо этого он снова целует Ганнибала, притягивая его ближе к себе, поднимает бедра ему навстречу и тихо стонет.
– Иногда он смотрит на меня так, будто может почувствовать твой запах на мне. – Во время паузы Чилтон кладет голову обратно на подлокотник и обдумывает собственные слова. – А ты можешь?
Ганнибал скользит ладонями Чилтону под рубашку, прижимается ртом к ямке между ключицами, оставляя тут же исчезающие красные следы, оцарапывает зубами кадык и глубоко вдыхает.
– Я чувствую запах твоего одеколона, – говорит он, – и что ты принял душ этим утром. – Ганнибал касается языком точки биения пульса, ощущая, как он учащается. Под налетом одеколона и пота он чувствует лишь чистый запах мыла, воды и тела. Он прикусывает кожу, угрожающе, но недостаточно сильно, чтобы причинить боль, а затем целует и снова вдыхает. – И я чувствую свой запах, верно.
– Ох, блядь, – стонет Чилтон на резком выдохе, нетерпеливо приподнимая бедра. Ганнибал раздумает, не сказать ли Чилтону о том, что он чувствует острый, солоновато-сладкий запах его возбуждения. Чилтон обычно всегда озвучивает свое желание, чтобы Ганнибал трахнул его, хотя в этом нет никакой необходимости – все эти феромоны просто льются с него.
Ганнибал целует его чересчур нежно, и Чилтон мгновенно застывает, хватая его за плечи. Он облизывает раскрасневшиеся губы, прежде чем спросить:
– Ганнибал?
– Мне очень жаль, Фредерик. – Вовсе нет. – Завтра утром мне довольно рано вставать. Как и тебе. – А вот это правда. Он видит, как в глазах Чилтона появляется разочарование, наблюдает, как дергается его кадык, когда он шумно сглатывает.
– Ганнибал, пожалуйста, – звучит между наглостью и мольбой. Для первого ему не хватает убедительности, а второе, даже не будь он таким слабым, для него естественно, когда дело касается Ганнибала.
Ганнибал хотел бы его трахнуть. Но это ему тоже нравится: паника и отчаяние Чилтона проникают в его кровь. Он садится, и приглушенный свет в комнате падает на Чилтона. Тот явственно возбужден, его грудь тяжело поднимается и опускается, с окончательно убитым видом он приподнимается на локтях. Чилтон как будто потерял дар речи, не в силах до конца поверить, что Ганнибал мог так его завести и на этом остановиться.
– Я бы хотел основательно тобою заняться, – произносит Ганнибал, но это не срабатывает, потому что он и не планировал.
– Ты можешь заняться мной в любое время, когда только захочешь, – отвечает Чилтон. Он раздражен, но Ганнибал знает, что он не будет спорить; в конце концов, Чилтон не дурак, Ганнибал ему нравится.
Ганнибал виновато улыбается и снова наклоняется к Чилтону, целуя напоследок.
– Я не рассчитал время. Мне жаль. – Затем он обещает: – Я компенсирую это завтра вечером. – У Чилтона перехватывает дыхание. – Основательно, в постели. – Он касается носом кончика носа Чилтона. – Я заставлю тебя кончить так сильно, что ты забудешь, что я сделал сегодня.
Веки Чилтона вздрагивают, он делает глубокий вдох, чтобы не растерять самообладание.
– Я бы хотел кончить сейчас, – говорит он с обидой, но, когда Ганнибал встает и протягивает ему руку, все же поднимается с дивана.
– Терпение, – напутствует Ганнибал.

6.

Ганнибал скользит пальцами по всей длине его шрама, и Чилтон вспоминает пережитый испуг, когда разошлись швы; нечто подобное во время первого секса должно было бы стать тревожащим знаком, но почему-то не стало. По непонятной причине, чем больше он думал о произошедшем, тем сильнее оно ему импонировало. Чилтон вспомнил, как кончил, невзирая на боль и страх серьезно пострадать, и на фоне всего этого – голос Ганнибала и прикосновение его руки.
Чилтон списал все на то, что они выпили и «переусердствовали» (именно это слово употребил Ганнибал, не так ли?). Но что-то внутри него щелкнуло, повернулся какой-то винтик, о существовании которого Чилтон даже не подозревал, и это едва заметно надломило его.
Он кладет ладонь поверх руки Ганнибала и надавливает, поощряя его. Ганнибал бросает на него вопросительный взгляд, и Чилтон знает, что должен произнести это вслух, хотя это унизительно, но он говорит:
– Мне больно, когда ты нажимаешь на него. – Пауза. – Пожалуйста, сделай это.
– Ты хочешь, чтобы я причинил тебе боль, Фредерик? – в голосе Ганнибала звучит удивление. Он надавливает достаточно сильно, чтобы вызвать укол боли, и Чилтон шипит: «О, да».
– Пожалуйста, трахни меня, – добавляет он тихо, на одном дыхании. – Как тогда.
Была ли это гордость, что он увидел в глазах Ганнибала?
Что бы то ни было, оно исчезло, когда Ганнибал поцеловал его.

7.

Мало кому известный факт: Чилтон был кубинцем по линии матери. Он вырос на бескрайних просторах Вирджинии, потому что она полюбила адвоката, ради которого готова была бросить все. Так получилось, что на первых порах Чилтон в равной мере говорил по-испански и по-английски, по-испански даже больше, когда к ним приезжало гостить их разросшееся семейство. Но чем старше он становился, тем меньше было необходимости говорить на испанском – в штате с таким скудным латиноамериканским населением. Он съехал. Поступил в колледж. Начал забывать испанский, когда помнить медицинские термины стало важнее, чем свой родной язык.
Так что тревожно было узнать, что Ганнибал говорит на нескольких языках, в том числе на испанском. И немного захватывающе – в самом странно банальном смысле слова. Он выяснил это по чистой случайности: застал Ганнибала за телефонным звонком, во время которого тот говорил по-испански. Чилтон остановился в дверях кухни с широко раскрытыми глазами, тихо выжидая, когда Ганнибал закончит, а затем спросил:
– Эм-м, que bola?
Ганнибал улыбнулся, кладя трубку, и мягко ответил:
– Buenos tardes, Фредерик.
– Не знал, что ты говоришь по-испански.
– О, hablo muy poco espanol.
Чилтон с легким недоверием рассмеялся – звук прошел сквозь зубы, напоминая шипение.
– Que guayaba, Ганнибал, ты говоришь свободно.
– Estoy apreniendo. У меня не особенно хорошее представление о диалектах испанского.
– Да уж. Уверен, это большая проблема для тебя. Почему я узнаю об этом только сейчас?
Услышать, как его партнер говорит на языке, на котором он вырос, на котором общался с матерью – что-то в этом было, что потянуло за струны его души и вытащило на свет воспоминания. Он будто наяву почувствовал запах свежескошенной травы и услышал, как кричат на него его двоюродные братья. Кто-то из них приехал прямиком с Кубы, кто-то – из Флориды, он же был единственный в этой огромной семье, кто рос вне своей среды.
– Я не был уверен, насколько твое происхождение было важно для тебя, – признался Ганнибал. – Вне моих возможностей было предугадать, будет ли общение на испанском для тебя значимым или пустой сентиментальностью.
Чилтон сунул руки в карманы, прошел в кухню и наконец сказал:
– На самом деле, я больше обеспокоен тем, что ты говоришь по-испански лучше меня.
– Используя избитую фразу: это как езда на велосипеде. Уверен, если бы тебе чаще выпадала возможность практиковаться, ты бы говорил на нем так же свободно, как в молодости. – Ганнибал наклонился над столом, закрыл кулинарные книги, заканчивая работу, после чего добавил: – Ты даже обнаружил бы, что поправляешь мой испанский.
– Сомневаюсь в этом, – заявил Чилтон, а потом сказал Ганнибалу на испанском семь способов, как бы он хотел заняться сексом. Это был продуктивный вечер. Кажется, единственное слово на английском, которым они обменялись за всю ночь было «Блядь!», которое Чилтон простонал в подушку на особенно удачном движении.

8.

У Ганнибала вскипает кровь, когда Чилтон запрещает ему видеться с Уиллом. В уединении своего кабинета Чилтон объясняет, что Уилл пожелал для себя эксклюзивной терапии, с одним единственным психиатром. Стол создает баррикаду между ними протяженностью, кажется, в целую милю. Ганнибал не сводит глаз с бьющегося пульса на шее Чилтона, когда тот раздраженно постукивает пальцами по столу и говорит:
– Тебе следовало рассказать мне, что ты воздействовал на Уилла, Ганнибал.
Ганнибал молчит, удивленный подобным заявлением. Теперь, когда они вне досягаемости чужих ушей, Чилтон бросает притворство, хмурится и поджимает губы.
– Когда Уилл разродился этой маленькой жемчужиной, в комнате были другие люди. Если бы я только знал, я мог бы что-то изменить, мог бы что-то сделать. Вместо этого мне придется следовать протоколу и подумать об увольнении медсестры.
Ганнибал почти осязаемо чувствует застрявшее в горле Чилтона возмущение. Так и соблазняет спровоцировать его. Но он смягчается, зная, что самый быстрый способ вернуть расположение Чилтона лежит через его эго.
– Ты прав. Прошу прощения.
Четыре слова, и Чилтон идет на попятный, откидывается на спинку стула и ерзает, как обычно это делает. Вздыхает.
– Что сделано, то сделано, полагаю. – Он внимательно изучает Ганнибала. – Я не понимаю, почему ты скрыл это от меня. Только на прошлой неделе за обедом мы говорили о психическом воздействии. Подходящий момент был упомянуть об этом.
Ганнибал находится где-то в сладостной точке между желанием убить Чилтона и восторгом от его чистой преданности ему. Впечатляюще, как быстро он привязался, как ребенок к матери; правда, это не останавливает его язык. И все же... Чилтон беспокоится, – понимает Ганнибал, – это истинный источник его раздражения.
– Признаться, я не ожидал, что Уилл станет восприимчив к терапии, Фредерик. Если бы я знал, что это станет проблемой, то сказал тебе. Я не думал, что это важно.
Чилтон молчит, а потом говорит:
– Хвала Всевышнему, что невозможно придумать менее надежного свидетеля, чем Уилл Грэм, особенно в его защиту. Если на повторном слушании, он попытается обвинить тебя в этих зверствах, – пауза, затем слегка суховатое: – я ему не позволю.
Ганнибал размышляет, думает ли Чилтон, что это любовь. Он вознаграждает хорошее поведение тем, что обходит вокруг стола и целует Чилтона в лоб.
Чилтон шумно выдыхает, он обхватывает пальцами запястье Ганнибала и тянется к нему.

9.

Чилтон не знает о «встрече» Ганнибала с Мэтью Брауном, пока Джек Кроуфорд не звонит ему, чтобы сообщить об аресте одного из его сотрудников. Три дня никто ничего ему не говорил, потому что чувства Чилтона находятся в самом-самом низу списка приоритетов абсолютно всех. Когда это все-таки происходит, Чилтон появляется на пороге Ганнибала, с розовыми от холода щеками и злым блеском в глазах. Правда, злится он не на Ганнибала.
– Я не знал, что может случиться, мне так жаль, – и это, наверное, единственная внятная вещь, которую Ганнибал может вычленить из долгого взвинченного бормотания, обрушенного на него Чилтоном. Когда он немного успокаивается и прекращает мерить шагами кабинет Ганнибала, то берет предложенный виски и, склонив голову набок, смотрит на след от петли вокруг шеи Ганнибала. – Ганнибал, я… – начинает Чилтон, но передумывает, проглатывает содержимое бокала одним глотком и содрогается, обжегшись.
– На счету моей больницы теперь два чудовищных инцидента, – позже сетует Чилтон.
– Что ж, – говорит Ганнибал, – теперь наши шрамы совпадают.
Он берет руки Чилтона в свои и рассеянно слушает его тоскливые вздохи. У Чилтона длинные пальцы, ладони узкие, но крупные на фоне запястья; однако он не ухаживает за ногтями, и поэтому очарование от того, как кости нажимают на его кожу, теряется.
– Ты чуть не умер, – и Ганнибал слышит весь масштаб отчаяния, которое Чилтон пытается подавить. Человек такой одинокий, он бы испарился подобно умирающей звезде, если бы потерял вещь, которую любил. Чтобы излечить его от страхов, чтобы заверить его, что никуда не денется, Ганнибал дарит ему долгий поцелуй.
Пробуя на вкус страх в дыхании Чилтона, Ганнибал думает о том, какое удовольствие это будет – вырвать из его груди самое дорогое и оставить рану, когда придет время.

10.

Ганнибал чувствует явственное раздражение, когда Чилтон начинает подозревать его.
Чилтон, естественно, старается помалкивать об этом, но он слишком отдаляется, перестает говорить о Уилле, избегает упоминания Чесапикского Потрошителя, не жалуется больше, что не может есть мясо. Ганнибал думает, что этого следовало ожидать, в самом деле, но если на чистоту: Уилл Грэм все еще находит способы удивить его. Ганнибал держал своего питомца на недостаточно коротком поводке, а должен был, и как любой небрежный хозяин, он не предполагал, что собака может когда-нибудь зарычать на него.
Эти подозрения, конечно, вступают в значительный конфликт с любовью Чилтона к нему. Он подозревает его, но не настолько, чтобы держаться подальше. Чилтон думает, что Ганнибал соответствует профилю, который он зачитал в суде (любовно написанный, красивый портрет, в один прекрасный день Ганнибал вознаградит Чилтона за такое корректное изображение себя), но не может найти в себе сил по-настоящему увидеть монстра, скрывающегося под кожей Ганнибала.
Ганнибал не любит Чилтона, но любит перестраивать его мозг. Возможно, когда-нибудь он сделает это в буквальном смысле: создаст визуальное представление о том, что он сотворил с его разумом. Забудьте психическое воздействие, любовь гораздо более чистое средство манипуляции, чтобы сформировать кого-либо под стать собственным прихотям и мыслям. Ганнибал теперь знает, что Чилтон кончает сильнее, если ему причинить боль. Поразительно, что порванные швы и пьяный оргазм могут вытащить на свет из человека.
Ганнибал знает, что Чилтон предпочитает проводить ночи у него, нежели дома в одиночестве; он знает, что Чилтон стыдится своего пустого домика, пустого холодильника и бутылок вина. Он знает, что его присутствие заставляет Чилтона хотеть стать лучше, даже если он никогда не сможет отделаться от зависти к ступеням психиатрических достижений Ганнибала, по которым Чилтону не дано вскарабкаться.
Очевидно, Ганнибал не достиг всего, что хотел, но он знает, что сможет вернуть Чилтона обратно под свое влияние. Чилтона с его недалекостью так легко направлять. Уиллу Грэму тоже это известно: именно так Уилл пытался настроить Чилтона против него.
Очевидно, Уиллу Грэму мало крови на своих руках. Ганнибал смотрит на затылок Чилтона и знает, как легко было бы убить его, потому что Чилтон весь в сомнениях, но его сердце принадлежит Ганнибалу, и он всегда будет тянуться к нему. Ганнибал не может решить, примет ли Уилл смерть Чилтона близко к сердцу или нет.
Скорее всего, он будет нести это бремя с единственной целью – выставить себя мучеником.
Ганнибал хотел бы это проверить, но полезность Чилтона себя еще не исчерпала, к тому же было бы неразумно убивать его, когда столько глаз устремлены в его сторону. Убийство собственного любовника напрямую разоблачило бы его. Есть способы этого избежать, но Ганнибал видит награду за терпение в конце пути.
Он вымещает свое разочарование в других вещах. Вещах уже известных: Чилтон любит его, Чилтон любит боль, Чилтон податлив в его руках. И по которым Ганнибал может с уверенностью предугадать: он способен зайти дальше, чтобы снова взять Чилтона под контроль.
Ганнибалу нравится, как тело Чилтона идет трещинами и сдается под его натиском.
Ганнибал больше не нежен, когда трахает Чилтона, в каждом его движении – сила и доминирование. Бывает время проявить доброту и осторожность, а есть время – как сейчас – быть жестким, оставлять свой запах по всему телу, подтверждая право собственности. Ганнибал надеется, Чилтон сможет почувствовать, что он пытается донести: трахал бы я тебя здесь и сейчас, будь я Чесапикским Потрошителем?
То, как Чилтон скулит и мнет в кулаках простыни, наводит на мысль, что он понимает. Ганнибал накрывает его своим телом, кожа к коже, простыни скомканы вокруг них. Единственная вещь, которая все еще на месте, это подушка под головой Чилтона, и, когда он стонет, то запрокидывает на ней голову назад, подставляя свое мягкое горло.
Ганнибал с любовью обхватывает его шею рукой и покрывает поцелуями там, куда не достают пальцы. Чилтон лишь стонет, вскидывая бедра вверх, навстречу каждому толчку, его глаза мутны от возбуждения. Ганнибал не трогает его член, зажатый между их телами. Он доведет его до грани, как делал это раньше, но на сей раз все будет немного иначе: он не позволит Чилтону просто кончить, со вздохами и дрожью разваливаясь в его руках.
Чилтон весь задыхается, когда приближается к краю, имя Ганнибала слетает с его языка на каждом выдохе. Ганнибал воспринимает это как сигнал к действию: он замедляется до сводящего с ума темпа, загоняя свой член в него так мучительно плавно, что заставляет Чилтона разочарованно стонать, а затем целует его, кладет вторую руку на горло и начинает сжимать.
Чилтон сразу начинает сопротивляться, задыхаясь и выгибаясь дугой, он царапает ногтями запястья Ганнибала (заживающие на них раны жжет), но успокаивается, когда Ганнибал снова целует его, когда Ганнибал обещает:
– Я не сделаю тебе больно, Фредерик.
Эту ложь он говорил прежде и скажет еще не раз. Чилтон, вероятно, знает об этом, но интерпретирует так, как положено: ему не причинят значительного вреда – до сих пор Чилтон всегда достигал отличного оргазма от боли, а Ганнибал, в свою очередь, получит возможность увидеть, как гаснет жизнь в глазах человека, зная, что это приносит тому наслаждение. В этом есть полный и абсолютный контроль, чистейшее подчинение, которое Ганнибал может сравнить только с первой проведенной им неотложной открытой операцией на сердце.
Он жалеет, что не может объяснить Чилтону. Зайти дальше. Сказать ему, что ощущение, которое он испытывает, когда Ганнибал втрахивает его в матрас, одновременно перекрывая приток воздуха – это гипоксия; что яркое, пьянящее состояние, в которое он падает – является частью процесса. Это недостаток кислорода, вызванный руками Ганнибала. Вся насыщенная кровь в его артериях останавливается.
Чилтон больше не может стонать, только не в этом положении. Его рот открыт и напрасно хватает воздух, глаза навыкате. Ганнибал чувствует, как в низу его собственного живота разливается жар, накапливается, подталкивает к грани, возбуждение трепещет под кожей. Ганнибал очень сильно желал бы сделать это с Уиллом, но, увы, Уилл никогда не был бы таким податливым.
Когда Чилтон кончает, то с силой стискивает запястья Ганнибала, каждая мышца в его теле натягивается. Ганнибал сжимает руки последний раз и отпускает, Чилтон стонет и вздрагивает, кашляя.
Ганнибал кончает, глядя, как исчезают белые следы от его ладоней, и в отметку впивается пальцами в бедра Чилтона.

11.

Чилтон натягивает черную футболку, подхватывает полотенце с пола и, вытирая все еще влажные волосы, кричит Уиллу в соседней комнате:
– Знаешь, это все твоя вина!
Он выходит босиком навстречу Уиллу, у которого скрещены на груди руки и недоверчиво подняты брови.
– Моя вина, что Ганнибал Лектер подставил тебя за убийство?
Чилтон молча возится с краем рубашки, затем решительно кивает.
– Месяц назад я спал в его постели. – Уилл кривит рот, но Чилтон удерживается от раздраженного жеста в его адрес. – Я не подозревал его. Первый раз в своей жизни…
– Если ты собираешься рассказать, как Ганнибал делал тебя счастливым, то лучше, – Уилл делает глубокий вдох, – воздержись. – Уилл опускает голову. – Он лгал тебе, Фредерик. Использовал, чтобы добраться до меня.
Чилтон сказал бы Уиллу, что у того завышенное чувство собственной значимости, но Ганнибал только что подставил его за убийство, и не то чтобы Уилл так уж заблуждался. Чилтон втягивает воздух и ядовито произносит:
– Не волнуйся, Уилл, я не буду потчевать тебя историями о своем жарком романе с Чесапикским Потрошителем. И все же, если бы ты не пытался воззвать к моему эго, а заставил меня поверить тебе, я бы не оказался в этом положении. – Чилтон бросается обвинениями как обезьяна какашками, он это знает, но его сердце стучит в горле так сильно и чуждо, что ему кажется, это вовсе и не его пульс. Это не может быть его жизнью.
– Ганнибал тоже воззвал к твоему эго.
– Напротив, Уилл, он был единственным человеком, кому я позволил помыкать мной. – Чилтон садится в кресло, держа в руках носки, и на мгновение никнет под тяжестью всего этого дерьма, свалившегося ему на плечи. – Он однажды порвал мне швы.
Уилл молчит. Чилтон обращает к нему безрадостный взгляд. Чилтон, может быть, и встал на его сторону, и Уилл, должно быть, благодарен, что хоть кто-то поверил ему, но это не делает их друзьями. Он не станет помогать Чилтону и, уж конечно, не будет ему сочувствовать.
Очень тихо Чилтон спрашивает:
– Ты заметил, что каждый, кто тебе верит, либо умирает, либо должен бежать? Как ты спишь по ночам, когда на тебе столько же крови, сколько на Ганнибале?
Уилл отвечает глухо и ровно:
– Я не сплю.
Чилтон натягивает носки.
– Хорошо.
Повисает тишина, когда вдруг Уилл спрашивает:
– Ты действительно любил его? – Он произносит это так, будто любовь – великая загадка, или просто загадка в том, как кто-то может любить Ганнибала Лектера.
Чилтон хочет сказать что-то остроумное или дерзкое, или уклончивое, но вместо этого просто c печалью и болью признает:
– Да.
Он не говорил этого даже Ганнибалу, никогда и не собирался. Вот что поистине ранит. Не только то, что Чилтон хочет жить больше, чем быть правым, или даже то, что Чилтон ненавидит унижение (которое ему щедро раздают пациенты и конкурирующие психиатры именно по этой причине).
С тем же успехом Ганнибал мог вскрыть его от грудины до живота. Гидеон Дубль Два, истинный Потрошитель. Он мог бы открыть все его старые шрамы и сделать из него экспозицию в его доме. Вот как он чувствует себя – эмоционально вывернутым наизнанку. Чилтон был недостаточно опасен, чтобы его убить, но опасен самую малость, чтобы надругаться и разрушить его жизнь, чтобы заставить его заплатить за гордость, похоть и… леность, скорее всего, леность. И любовь.
Чилтон встает и надевает еще одну рубашку, застегивается. Снаружи холодно. Уилл странно на него смотрит.
– Не смотри на меня так, будто никогда не…
– Влюблялся в серийного убийцу? Не могу сказать, что со мной такое случалось.
Чилтон кусает изнутри щеку, пока не чувствует привкус крови. Он замирает, держа в руках обувь, и смотрит на свои руки.
– Боже, это был ты все это время, не так ли? Ты всегда был тем, что он хотел. Не я, – горько говорит он, надевая ботинки, зашнуровывает их и выпрямляется. – Ни разу.
Уилл снова молчит, что красноречивее любого «да». Чилтон начинает собирать сумку.

-- конец --