Making deals, kissing people, one hell of a business.
Вступительное словцо:
Фест закончился, впереди еще подведение итогов, но момент моего личного триумфа, кажется, уже наступил.
Это было тяжело. Да. Так что спасибо всем, кто поддерживал, особенно в реале, тем, кто 2 месяца выслушивал мои вопли "У меня нет сюжета! Как я могу писать без сюжета?! Последняя глава, а сюжета нет!"
Тяжело, потому что, сириосли, пишу я мало и редко.
Этот фик есть провозглашение моейсвоеобразной любви к ТР, Хайнсу, их персонажам и сериалу в целом. Вселенская печаль, что его закрыли.
Также осмелюсь запостить в комментариях весь фидбэк, полученный на этом замечательном мероприятии под названием «Сomposition of performance» (после подведения итогов скажу о нем еще пару слов), чтобы перечитывать холодными тоскливыми ночами.
Всем, кто еще не читал, ПРИЯТНОГО ПРОЧТЕНИЯ!
И небольшой совет: сделайте это под соответствующую песню, которую вы найдете ниже
Название: «Радикально честная история Элая Локера»
Автор: Fucking_Renegade
Бета: Стася
Фандом: Lie to Me (Обмани меня/Теория лжи)
Пейринг: Лайтман/Локер, Джек Рейдер/Локер, (Локер/Торрес, Рейдер/Лайтман)
Рейтинг: NC-17
Примечание: POV Локера
Статус: закончен
Дискламер: Поимел персонажей - вернул, сказал спасибо FOX.
Предупреждение: немножко спойлеров, наркотиков, алкоголя и ругательств.
Саммари: «Если связался с Лайтманом, будь готов запутаться в его хитроумной лживой паутине с концами. Меня это пугает. Но говорят, людям свойственно любить тех, кого боишься».
Глава 1
«Он самоуверенный, некоторые говорят - гений, он... хам, опасный, самовлюбленный…» - так и слышу свой голос. Все правда, вопрос только в том, кому эту правду сказать. Лучше всего Лайтману в лицо, но он и так знает. Еще вариант – психологу. Вместо этого я разоткровенничался с работодателем и оказался в пролете по всем пунктам. Мой финальный счет: старая работа и не вправленные мозги.
Я стою на коленях, пальцы Лайтмана запутаны в моих кудрях.
Он надавливает мне на затылок и шипит:
- Не говори мне, что не знаешь, потому что я знаю.
Мне интересно, где в кабинете Лайтмана установлена камера слежения и установлена ли вообще. Тот единственный раз, когда он был в отпуске, Лайтман должен был следить за офисом. Старый параноик. Так что я мысленно пытаюсь представить, какой ракурс она берет и куда идет трансляция. Это просто - до недавних пор все технологическое оснащение Лайтман Груп было на мне. Я знаю толк в технике, еще с университета, когда возился в подвале общежития с магнитофонами и телевизорами для своих «исследований». За это Лайтман меня и нанял. За то, что при виде огромных мониторов, компьютеров, детекторов, транскриптеров, датчиков, электронных анализаторов, я готов был кончить в экстазе.
А теперь у меня разбито лицо и я думаю, как было бы здорово пересмотреть эту сцену с пивом и чипсами, когда все закончится.
Я переступаю с колена на колено и говорю:
- Все эти знаки, что вы делаете, чтобы сказать мне, кто я. Я не понимаю.
В обычное время читать Лайтмана трудно, с подбитым глазом – почти невозможно. Он смотрит на меня сверху вниз. Я уже видел Лайтмана в этом ракурсе, когда цеплялся за него, сгибаясь пополам от удара поддых в этом самом кабинете. Сейчас мои ребра такого не выдержат. Но Лайтман, похоже, не настроен махать кулаками. Сейчас это вменяемый Лайтман, контролирующий себя, меня и ситуацию.
Видите ли, я немного запутался, заигрался.
Я стою на коленях, а Лайтман дергает меня за волосы и помогает разобраться, почему я все еще здесь. Дверь в офис не заперта и мы ждем, когда кто-нибудь войдет. Но именно сегодня все как сговорились не беспокоить босса.
За дверью кипит бурная деятельность. Анна принимает звонки, назначает встречи и не может дождаться перерыва на обед.
Предельно вежливая и тактичная Фостер в своем кабинете проводит консультацию с клиентом.
Торрес бегает где-то по делу расследования.
В лаборатории десятки безликих и безымянных для меня сотрудников проводят научные изыскания.
Лайтман Груп – одна большая, хорошо отлаженная машина по производству правды.
Мое место там, но я здесь – на самой долгой моей аудиенции с Лайтманом.
Я забываю, что сейчас четверть восьмого и в кабинете нестерпимо пахнет перекисью водорода.
Тишина такая, что, кажется, вот-вот будет слышен электрический звук гипотетической видеокамеры, фиксирующей происходящее.
Я знаю, что во всем виновата Торрес.
И еще, для протокола: я ее не люблю. Но без нее ничего бы не было.
Вся эта чертова мозаика складывалась не день, не месяц и даже не год.
К ней присоединяется еще одна минута.
Никто не стучит в дверь, и никто не входит.
Я надеюсь, что все сделал правильно.
Глава 2
Целый день я как собачка с высунутым языком бегаю следом за Лайтманом. Пытаюсь отдать ему файлы с результатами исследования, которое он сам же мне и поручил. То есть ситуация вполне стандартная.
В центральном коридоре я внезапно оказываюсь как никогда близок к цели – Лайтман останавливается и по инерции проходит еще пару шагов вразвалку. Причиной тому…
- Доктор Лайтман! Вот вас-то я и искала!
Пронзительный визгливый голос режет уши. Интенсивный розовый цвет платья – глаза. Знакомьтесь, это мисс Хатчетсон, наша бывшая клиентка, одна из тех, чье «дело» Фостер навязала Лайтману в рамках решения финансового вопроса компании. Дамочка эта – пышная особа средних лет, усердно молодящаяся (неестественно невыразительное лицо - регулярные инъекции ботокса) и, что главное, нашими усилиями (когда я говорю «нашими», я, конечно, имею в виду доктора Лайтмана) теперь одинокая.
И откровенный ужас на лице босса мне понятен.
Я тихо злорадствую в стороне, наблюдая за презабавнейшей картиной.
- Мисс Хатчетсон, - люблю смотреть, как Лайтман старается сдерживаться и говорить вежливо, когда на самом деле его лицо так и выкрикивает проклятия и непечатные выражения. Просто обыватели не разбирают его мимику, они поглощены его голосом, акцентом, резкими словами, собственными мыслями, в конце концов!
Итак, Лайтман говорит:
- Мисс Хатчетсон, мне кажется, я достаточно ясно выразился: мы с вами закончили.
Его отрывистые слова теряются в нелепом щебетании этой дамочки, похожей на тошнотворный розовый зефир. Очевидно, что непрошибаемого упорства, как и глупости, ей не занимать.
Я знаю, Лайтман видит то же, что и я – малой кровью от нее не отделаться.
Краем глаза он замечает меня (предмет мебели, ни дать ни взять) и то, что происходит дальше - из ряда вон выходящее. Я уже говорил, что Лайтман до крайности непредсказуем?
Без лишних слов он хватает меня за шиворот, притягивает на уровень своего лица и целует в губы. Смачно так целует, с чувством. Я уже говорил, что Лайтман, если что-то делает, то делает это основательно?..
Так вот он целует меня настолько натурально, что все мысли вылетают из головы как в трубу. И я открываю рот в ответ, встречаю его язык с благодарностью, потому что это физиологическая реакция, потому что в моей печальной задротской жизни давно не было место физическому контакту.
Слышу сдавленный писк, сперва со стыдом думаю, что мой, затем - стук каблучков по коридору.
Лайтман отталкивает меня и мы смотрим в спину поспешно ретирующейся мисс Оскорбленный Зефир.
Я спокоен, он невозмутим.
Мы же профессионалы. Цель, как всегда, достигнута, неважно какими средствами.
И я говорю:
- О, значит, я могу на что-то надеяться?
Об удачности своей шутки я тут же могу судить по лицу Лайтмана. А лицо у него выразительное, когда он этого хочет, я уже говорил? И губы покрасневшие.
Я пожимаю плечами и спрашиваю:
- Не проще было сказать, что она не в вашем вкусе?
- Не глупи, - коротко бросает Лайтман.
Ну да, конечно. Женская психология. Как я сам не догадался – он и в этом непревзойденный мастер.
Вытираю рот ладонью - пусть хоть Лайтман не думает, что мне было приятно. Хотя он, конечно, все правильно подумает, как ни старайся. Это же Лайтман у нас ходячий детектор лжи.
Впрочем, я даже не обижаюсь. Все еще жду бестактных комментариев в свой адрес. Но Лайтман только посылает мне уничижающий взгляд и уносится дальше по своим делам.
Я остаюсь в коридоре еще с минуту, бездумно похлопывая себя папкой с исследованием по бедру.
Дело все в том, что мне нравилось раздражать Лайтмана не меньше, чем получать его похвалу и одобрение. Радикальная честность, дурацкие рубашки, занимательные факты из мира животных, глупые фразочки вроде той, что я выдал. Детское, глупое желание позлить, привлечь к себе внимание.
Лайтман всегда реагировал, так или иначе, более или менее.
Теперь мне кажется, что все его реакции я придумывал сам.
На деле же - сведенные брови, поджатые губы, напряженные веки. Гнев в чистом виде. Я не принимал во внимание то, что существует шесть градаций гнева. В том числе - по степени искренности.
Лайтман всегда так смотрел на меня. Кажется, это была его перманентная реакция на факт моего существования.
Иногда во мне, напротив, обострялось желание угодить, тогда я надевал доброжелательное выражение лица и зеленую рубашку. Или шел стричь волосы. Лайтмана бесят мои кудри, а зеленый цвет он любит.
Когда мои усилия не приносили успеха (то есть почти всегда), я напивался и опаздывал на следующий день на работу.
Надевал галстук самой отвратительной расцветки.
Брал его ноутбук.
Крал ручку.
Все впустую, ясное дело. Лайтман не воспринимал меня всерьез. Я был ему не интересен, я был «вне конкуренции» в дарвиновском смысле.
Иногда я думаю, что Лайтман был не так уж и неправ.
Глава 3
Мэрилендский университет, колледж Поведенческих и Социальных наук, факультет Социальной статистики.
Каждый вечер я просиживал в подвале общежития, четыре стены без окон. Бетонная коробка. Не слишком полезно для здоровья молодого половозрелого организма.
Вот как я познакомился с Кэлом Лайтманом.
У меня были мои исследования, запас дешевого пива на неделю, и тот факт, что ни одна нормальная девушка по доброй воле не согласилась бы пойти со мной в кино, не слишком меня беспокоил.
Лайтман читал лекции в университетах. Так он зарабатывал деньги, чтобы поставить на ноги Лайтман Груп. По моим воспоминаниям, он был больше похож на бизнесмена, продающего науку, чем на ученого.
После лекции он подписывал всем желающим книги. Желающих было немного. Да, на тот момент Лайтман около 15 лет изучал микро-выражения, да, на тот момент он уже был профессионалом в этой области. Но тех, кто верил в его науку, было намного меньше, чем сейчас. А те, кто верил, боялись. Боялись, что лучший в мире эксперт по лжи узнает их маленькие грязные тайны. Что-то никогда не меняется.
А я верил и не боялся. И носил огромные очки в роговой оправе, отливающей розовым перламутром, хотя никогда не страдал плохим зрением. Поддерживал репутацию чудаковатого придурка.
Я подошел к нему последним и протянул книжку. Смотрю на него - большая голова, короткие ноги, забавный человек. Не успел я захлопнуть рот, как сказал:
- У вас голова тяжелая. Влияет на осанку и даже походку.
- Что, прости? – он впился в меня взглядом.
Я сказал:
- Лекция. Мне очень понравилась ваша лекция. Только не похоже, что бы вы действительно хотели кого-то научить.
Он усмехнулся. Ну, что значит усмехнулся? Осклабился, скривив рот в улыбке.
- Слышал об экономике?
Мне показалось, он смотрел на меня с интересом. Или мне хотелось, чтобы он так на меня смотрел, а на самом деле это было его обычное, немного хищное выражение лица.
Забирая книгу с его резким размашистым росчерком, я шепотом произнес:
- Экстраверт, холерик, целеустремленный, прямолинейный, грубый, даже беспринципный. Работать с вами наверное сущий ад.
Он спросил:
- Как ты это называешь?
Называю что?
- Говорить все, что в голову взбредет?
Радикальная честность.
Я обезоруживающе (или попросту глупо) улыбнулся и поднял брови повыше.
Ровно через неделю я в очередной раз спускаюсь в свое убежище, чтобы обнаружить взломанную дверь. Внутри горит свет.
Закинув ноги на мой стол, на моем стуле, раскачиваясь на задних ножках, сидит Лайтман.
- Незаконное проникновение на частную собственность, - озвучиваю я очевидное.
Бросаю сумку с учебниками на пол. Искреннее изумление с моей стороны сменяется не менее искренним самодовольством. Только я не ожидал, что он вычислит меня так быстро. Да что я говорю - это же доктор Кэл Лайтман.
Доктор Лайтман с грохотом опускает стул на все четыре ножки и подается корпусом вперед.
- Вот это незаконное проникновение, вот это частная собственность, - он машет перед моим носом распечаткой с монитора своего компьютера, - а это общежитие. Твоя работа?
Я киваю. Я знаю, что там написано.
Доктор Лайтман!
У вас чертовски слабая защита системы.
Честно вам говорю.
- Мне кажется, вам нужен техник получше. Если вы понимаете, о чем я. - И, черт возьми, я улыбаюсь, как мудак, когда произношу это.
Лайтман бросает распечатку на пол и встает. Обходит меня кругом и, возвращаясь к столу, якобы нечаянно задевает тяжелым ботинком стабилизатор. У меня вырывается возмущенный возглас. Этот стабилизатор - штука мощная, но древняя.
На столе (да и на всех горизонтальных поверхностях, включая пол) распечатки, книги, фотографии разбросаны вперемешку с проводами, микросхемами и прочими запчастями. Лайтман небрежно ворошит всю эту свалку (как будто не обыскал тут все до моего прихода), выуживает какую-то папку без опознавательных знаков и зачитывает вслух отрывок:
- «Антропоид способен мимически выражать почти все человеческие эмоции, кроме изумления, удивления и отвращения». Правда?
Я поправляю очки и начинаю говорить быстро-быстро:
- Обезьяна - единственное животное, которое используется при изучении фобий, депрессии, истерии, неврастении, аутизма и других черт шизофрении.
Лайтман недовольно морщится - ему неинтересно.
- А вообще, - говорю, - я люблю статистику.
Кластерный анализ.
Многомерное шкалирование.
Я говорю:
- Статистика не врет. Ваши работы многому меня научили.
Закономерности массовых случайных явлений.
t-критерий Стьюдента.
Я говорю:
- 42% взрослых считают, что ложь в определенных ситуациях оправдана.
Я говорю, я цитирую наизусть:
- 22% мужчин скрывают правду о количестве сексуальных партнеров.
Лайтман щурится и засовывает руки в карманы. То, что я досконально знаю его работы, ему, кажется, нисколько не льстит.
- И сколько было у тебя?
Я говорю:
- Двое.
И добавляю:
- Травка в левом нижнем ящике.
- Порнуха в коробке под кроватью в комнате.
Моя радикальная честность тоже не производит на него впечатление - лицо у Лайтмана остается каменно неподвижным.
- Все это очень занимательно, - он цокает языком и машет перед собой рукой. - Но нет ли у тебя впечатления, что с твоим умом и талантами это место не для тебя?
Моя гордость не успевает распуститься пышным цветом, как он продолжает:
- Как насчет тюрьмы?
У меня внутри все мгновенно обрывается.
Он указывает на распечатку под ногами.
- Подсудное дело.
Лайтман подходит ко мне, встает нос к носу, так, что от его дыхания на своем лице мне приходится на мгновение зажмуриться.
- Моя жена, - он опускает взгляд и наклоняет голову набок, - по счастливому стечению обстоятельств, прокурор. Так что это влетит тебе в приличный срок.
- Доктор Лайтман...
Я беспомощно хлопаю глазами за стеклами бутафорных очков, у меня подкашиваются ноги и я совершенно точно уверен, что под этим непроницаемым выражением лица Лайтман просто в ярости.
Он достает мобильный и говорит:
- Я звоню в полицию. А теперь, как тебя там..?
Элай. Локер. Как будто он не знает, все ведь узнал про меня, всю подноготную, пронырливый тип...
- Локер, скажи мне, я говорю правду?
Да.
- Почему?
Я не вижу признаков лжи. Зато видел гнев. И презрение. Длилось меньше секунды.
Он набирает номер. И в этот момент мне действительно становится страшно. Не могу поверить, что я ошибся.
- Очень хорошо, - бросает он, затем в трубку: - Стурджеса. Уволить. - Пауза, Лайтман злится, сжимает зубы - желваки на шее напрягаются. - Уволить! Делай, как я сказал.
Он говорит это, не отрывая от меня насмешливого взгляда.
Потом убирает мобильный в карман и, покачиваясь на пятках, обращается уже ко мне:
- Так что там с этими обезьянами?
Вот так я и познакомился с Кэлом Лайтманом.
Приличная, увлекательная работа. Чувство, что ты на своем месте. Зарплата, которая позволила бы мне снять квартиру. Кто не был бы счастлив на моем месте? С квартирой, правда, тогда так ничего и не вышло - не мог удержаться, тратил все деньги на дорогущую технику, и еще долгое время жил в общежитии, пока не получил диплом.
Я познакомился с Фостер и экстремальными методами Лайтмана. Сохраняя субординацию, нам с Фостер удалось подружиться, хотя поначалу в качестве невинной подначки она эксплуатировала мою радикальную честность вопросами, не полнит ли ее то или иное платье. Именно с ней я проводил больше всего времени, она была терпеливым и снисходительным учителем. Я в свою очередь старался быть прилежным, благодарным и во всех отношениях очаровательным.
Когда я не постигал тонкости психологии и речевой верификации с Фостер, я работал в лаборатории. Она в буквальном смысле стала моим вторым домом. По правде говоря, Лайтман поступил слишком сурово с моим предшественником - работа с системой и базой данных была проведена колоссальная. Я от себя предложил парочку свежих идей и довел все до совершенства. И был чертовски доволен собой.
Иногда я забываю об этом, но Лайтман уже тогда вытаскивал меня из замкнутого пространства на расследования. Он показывал жизнь. И я учился у него. Смешно было предполагать, что все свои знания о правде и лжи он заключил в одну книгу в красивой глянцевой обложке и на этом они кончались.
Я узнал от него столько нового, столько практически полезного. И не важно, что в его стиле было бросать меня, как щенка в воду, на заведомо невыполнимые задания, несмышленого, неопытного. Конечно, я лажал и Лайтману часто приходилось исправлять все самому и устраивать мне разнос после.
Мне больше нравилось наблюдать за ним, так сказать, с безопасного расстояния. Я порой даже жалел допрашиваемых, какими бы негодяями они ни были, и радовался, что я не на их месте, что я на другой стороне.
Особенно когда мы работали в кубе. Каждый раз – настоящее представление. Моя любимая часть работы. Компьютеры фиксируют происходящее, а ты сидишь и смотришь, разинув рот. Лайтман хитер, умен и безжалостен, раскалывает, раздавливает, разносит подозреваемых в пух и прах, превращает их в хнычущих младенцев и выходит победителем, всегда добиваясь правды.
Так мне это виделось.
Сказать, что я восхищался им, - ничего не сказать.
Это были славные времена.
А потом пришла Торрес.
И очень быстро обосновалась. Понятно, что с ее неблагополучным прошлым приспосабливаемость – необходимое, нет, даже не так, жизненно необходимое качество.
Но меня это злило. То, как она вышагивала по коридору Лайтман Груп на высоченных каблуках и гордо вздернутым подбородком.
А Лайтмана злил ее природный дар распознавать ложь.
Не знаю, насколько это было заметно, но возникло некоторое напряжение, если вы понимаете, о чем я. Разве могло быть иначе? Красавица-латиноамериканка, мудрая женщина, опытная для своего возраста, как ни пытался Лайтман это опровергнуть. И с ее вечным оценивающим прищуром, и манерой флиртовать со мной на грани издевки.
То, что она сразу не дала мне от ворот поворот, воодушевляло. Мы ходили в кино, и в кофейни, и в бары, и однажды даже в музей (правда, по работе). Мы были бы идеальной парой, только представьте. Она - чувствует вранье на уровне рефлексов, он – никогда не врет. Полная идиллия.
Один раз мы переспали, но вопрос «Между вами что-то было?» поставил бы меня в тупик. Оно и было, и не было. А если и было, то совсем непонятно что именно. Потому что после этого ничего не было вовсе.
Мы выпили.
Сыграли в правду-ложь. И мы поцеловались. Она была слишком красива, а я был слишком отчаян.
Правда-ложь. Правда-правда в моем случае.
А на следующий день, когда об этом узнаёт чуть ли не весь отдел, благодаря то ли трепливой Анне, то ли поголовному умению читать по лицам, Торрес меня динамит.
Пустая трата времени – вот как это называется. Я должен был понять с самого начала. Торрес была слишком тактична (жалостлива?), чтобы сказать мне это напрямую.
Рядом с ней всегда появлялся кто-нибудь лучше меня, сильнее, круче, опытнее. Я был перевалочным пунктом между ее дружками-латиносами.
Как ни мучительно это было осознавать. Никудышный из меня психолог, о чем я и говорю, раз на это потребовалось так много времени.
Но я должен быть благодарен - Торрес стала моим самым лучшим другом.
И вот, кстати, еще кое-что … Она частично отвлекла внимание Лайтмана от меня и мое внимание от него. И, черт возьми, ей тоже нелегко приходилось.
Глава 4
Знаете, что сказал мне Лайтман тогда, в день взрыва, который в лучшем случае мог оставить меня контуженным на всю жизнь?
Он сказал:
- Ты бы не пострадал, если бы пришел на работу вовремя.
Так и сказал, не подонок ли?
Я стою перед ним с исполосованным шрапнелью лицом и нервически дергающейся рукой, а он заявляет, что я сам виноват!
Можно подумать, вся эта история с террористами не на нем была завязана.
Только благодаря Торрес я не набросился на него с кулаками. В тот день я увидел ее в новой роли - она хлопотала вокруг меня как наседка, немного переигрывала, но она действительно волновалась за меня.
Так зол я был только раз в своей жизни – когда отец (тот еще бабник) ушел из семьи.
Я даже на Фостер сорвался, хотя она тоже молодец, ничего не скажешь. Но и в этом виноват Лайтман – если уж связался с ним, будь готов запутаться в его хитроумной лживой паутине с концами.
То, что Лайтман на меня не смотрел, отводил взгляд вниз и в сторону, только подливало масло в огонь, распаляло во мне настоящую ярость.
Торрес говорила, что это он из-за чувства вины, она говорила, что на самом деле Лайтман переживал. Но черта с два я ей поверил!
Я тогда про себя твердо решил – все, с меня хватит, ноги моей в Лайтман Груп не будет.
Но позднее, тем же вечером я столкнулся в туалете с Лайтманом. Знакомый с причудами босса и все еще снедаемый злостью, я тем не менее был порядочно сбит с толку.
Скорчив в зеркале рожу, Лайтман увлеченно ковырялся пальцами во рту - расшатывал зуб. Губы и подбородок были в крови, пальцы тоже, дорожка крови забегала даже под рукав его пиджака. Я так и застыл в дверях, забыв, куда и зачем пришел. Лайтман, если и заметил меня, виду не подал.
Через пару минут он издал торжествующий звук и сплюнул кровь в раковину. В тот день я повидал много крови, и на себе, и своей и чужой. Но в память врезался именно этот момент, настолько яркого цвета была кровь – все из-за фаянса. Резкий контраст. Красное на белом. Где-то на краю сознания меня щекотала мысль, что происходит нечто очень важное.
Лайтман вымыл руки и стер с лица кровь. Он повернулся ко мне, демонстрируя зажатый между большим и указательными пальцами зуб.
- Положу под подушку, - он подкинул зуб в воздух, поймал и опустил в карман. Тон у него был дурачливый, а еще он улыбался, натянутой, абсолютно неискренней улыбкой. Но только прообщавшись с ним несколько лет и зная многие уловки лучшего в мире лжеца можно было прочесть под ней довольную и искреннюю улыбку. О, этому у него следовало бы поучиться. Совершенно изумительный вид лжи - скрывать правду под гипертрофированной вариацией этой самой правды. Двойной обман, увлекательнее чем партия в покер с профессионалами.
Мне пришлось посторониться, когда он направился к выходу. Левая сторона его лица напоминала свежую отбивную.
Я знал, что в тот день Лайтмана избили на стадионе.
С Лайтманом тяжело.
Именно по этой причине я собираюсь уйти из Лайтман Груп.
По той же самой причине я еще не ушел.
В моей жизни очень много правды. Например, правда, которую я говорил Саре, а мог бы сказать психологу: «Он сложный... Никакого уважения к твоему времени и еще меньше – к личной жизни за пределами этого здания».
Что я умолчал, так это то, что если он, доктор Лайтман, похвалит тебя парой скупых слов, - о, тогда можно лишиться дара речи и почвы под ногами, отвести взгляд в сторону и почувствовать себя студентом-гением в огромных очках и пятнами чернил на щеках.
Тебя понижают в должности до неоплачиваемого стажера.
Тебя делают вице-президентом.
С Лайтманом даже работа – сплошные американские горки.
Ты щенок, которого вечно шпыняют и выбрасывают за дверь и который неизменно просится обратно домой, преданно заглядывая в глаза, да еще и хвостом виляя. Потому что ты любишь своего хозяина.
Ты строишь планы, говоришь себе «Еще один день, последний, и все». Но этот один день проходит, потом второй, неделя, месяц.
Унижение и неудовлетворенность накапливаются как задолженность за квартиру.
Но я все еще здесь. Я все еще, черт подери, здесь.
Я постоянно задаю себе вопрос «Почему?» и получаю на него ответ.
«Ты будешь несчастна». Я несчастен.
Почему? Я продолжаю насиловать себя одним и тем же вопросом. Я не в силах понять смысл ответа.
Я должен быть честен с самим собой, как я честен с другими.
У меня есть ответ, но я не понимаю, что он означает.
Глава 5
Я пью пиво, Лайтман налегает на виски. Скорее вяло, чем непринужденно, переговариваемся.
Сидя на высоком стуле, размышляю на вольные темы, вроде тех, сколько роковых женщин побывало на этой кухне (и вероятно на этом самом стуле) и не было ли у Лайтмана кроме матери-самоубийцы, еще и отца-алкоголика. Как я успел заметить, Лайтман не дурак выпить - прикончив виски, он берет принесенное мной пиво.
Перебираемся на диван в гостиной. Лайтман долго ищет дистанционный пульт, в конце концов находит его позади телевизора. Следующий час или около того мы смотрим политиков и поп-звезд попеременно.
Вывод, как всегда, один - все лгут. Необязательно для этого включать телевизор, но больше заняться просто нечем.
Лайтман переключает каналы.
О, порнушка.
Как мило.
Мне становится неловко, ерзаю на своем месте. Щеки начинают ощутимо гореть. Лайтман, садист, смотрит на знойную красотку, скачущую на не менее знойном ковбое, с таким же выражением лица, в такой же позе, так же склоняя голову на бок, как минуту назад на благочестивых политиков, упакованных в дорогущие деловые костюмы.
Я мысленно признаю свою глупость и пытаюсь расслабиться. А потом вспоминаю о Торрес и нашем единственном разе.
Наконец, когда мне делается совсем уж невыносимо, Лайтман переключает на покер. Какое облегчение. Возможно, в нем еще осталось что-то человечное. Или порнуха просто слишком скучна и незамысловата для него.
Как я, только с точностью да наоборот. Одно сплошное вранье.
Пиво в бутылке кончилось. Мне нужно остыть, но идти сейчас в ванную - это даже не двусмысленно, слишком красноречиво. Поэтому я совершаю другую ошибку. Упаковка пива стоит на столике со стороны Лайтмана. Конечно, попросить я не могу.
У меня язык присох к небу.
Наклоняюсь. Лайтман отвлекается от чтения покерных лиц и наблюдает за мной. Веки полуопущены, взгляд прямой, хоть и мутный. Я смотрю в его лицо, не выдерживаю и опускаю глаза. Провожу языком по сухим губам, толку от этого нет, чистый рефлекс.
- Перевозбудился, Локер?
Насмешка ожидаемая, поэтому я не вскидываю голову, а опускаю ее еще ниже.
Слушаю свое и его дыхание.
Я знаю, что у Лайтмана нет разделения между работой и жизнью, провоцировать на реакцию - всегда, подталкивать, да что там, пихать за грань - обязательно. Знает ли он это? Наверное, просто не задумывается.
Поэтому, конечно, Лайтман сам виноват в том, что я не доношу руку до бутылок и прижимаюсь ртом к его губам.
Переставая противиться силе тяжести, наваливаюсь на него всем телом. Он и так сидит полуразвалившись в любимой позе, вытянув ноги вперед, так что вскоре мы уже вовсе лежим.
В том, что я еще не корчуюсь на полу с вывихнутой челюстью, нет ничего удивительного.
То, что сейчас происходит между нами – еще одна форма невербального разговора, как чтение по лицам, только для пьяных и беспринципных.
Я кусаю его губы и говорю этим, что о нем думаю. Лайтман щедро раскрывает рот и этим отвечает, что знает обо мне все. Могу поклясться - даже в том, как он целуется, есть издевка надо мной.
Лайтман не выпускает из руки бутылку пива и не спешит ко мне прикоснуться. Это тоже о чем-то говорит, о чем-то нелестном, но мне не хочется об этом думать. Я думаю о том, что щетина у Лайтмана мягче моей, у меня - колючая.
Провожу рукой по шершавой щеке вниз, обхватываю Лайтмана за шею. Шея выдает его истинный возраст. В отцы Лайтман мне не годится, конечно, да и с таким отцом я бы точно заработал биполярное расстройство личности, но все-таки он далеко не молод.
Рубашку мне с него не стянуть ни под каким предлогом, вместо этого я просовываю ладонь в его штаны. Не успеваю понять, возбужден он или нет, как Лайтман перехватывает мою руку.
Он сжимает мое запястье твердо, но не тянет, не отталкивает.
Как будто я вправе сам принять решение.
Так и есть.
Я пьян, но реагирую моментально - слезаю-полусползаю с него и направляюсь в ванную целиком и полностью на автопилоте. Выворачиваю кран с холодной водой с пьяной безрассудностью, плещу в лицо, а потом долго пялюсь на себя в зеркало, пока капли падают с носа и волос.
Я смотрю на свое отражение и думаю: «Черт возьми, парень! О чем ты вообще думал? Ты вдребезги пьян, все равно ничего бы не смог».
Если убрать ту часть, где я чувствую себя виноватым и ничтожным, то остается облегчение. Так всегда: он делает что-то, что тебе не по душе, но по истечении времени ты ему благодарен.
В этом весь Лайтман.
Не то чтобы я успел понять это в один момент. Обычно в такие моменты я его ненавижу, как подросток-бунтарь, полный решимости уйти из дома.
Когда возвращаюсь в гостиную, телевизор выключен, Лайтмана нигде не видно. На диване лежит заботливо брошенный плед.
На записи из куба отсутствовует 2 минуты 32 секунды. За это время я успел ответить на все свои вопросы.
Я понадеялся, что монтаж удался, и Лайтман ничего не заметит, если ему вздумается пересмотреть.
Честно признаться, я вообще надеялся, что он этого не увидит. Запись тебя самого, накрытого приходом от галлюциногенных грибов - это не то, что бы ты хотел, чтобы твой босс, с которым у тебя весьма неоднозначные отношения, увидел.
Но запись была у него.
А на ней - полноценный выплеск моего расстроенного подсознания.
Мы ведь могли просто дождаться экспертизы, официальнее и дольше, проще. Но я выкинул нечто экстремальное, что-то в духе самого Лайтмана. Испытал на себе. Заодно выпустил парочку собственных демонов.
«Пытаешься быть похожим на меня».
Не вопрос, утверждение. Как вы проницательны, доктор Лайтман. Видите меня насквозь.
Не знаю, какие галлюцинации были у Лайтмана, и не уверен, что хочу знать. Да что я несу - хочу, конечно, до чертиков хочу. Особенно после того, как несколько выдающихся психологов и по совместительству моих самых близких людей имели удовольствие наблюдать мое обнаженное подсознание (и обнаженный торс вдобавок).
Хочешь не хочешь, сделаешь выводы.
Мое агрессивное поведение (безумие, настоящее безумие) стало неожиданностью даже для меня самого. Что говорить об остальных.
Кудряшка Локер. Безобидный Локер. Так он меня назвал – «безобидным». Совсем слетел с катушек.
Орет на невидимых людей.
Размахивает кулаками.
Рвет на себе волосы.
Корчится, забившись в угол.
Я вырезал все моменты своего бессвязного бреда, где упоминалось имя Лайтмана.
Глава 6
Я мог бы пойти к психологу, оплаченному Лайтманом, но вместо этого снова пью с Торрес в баре.
Правда-ложь. Сегодня я отказываюсь играть в ее игры. В прошлый раз ни к чему объективно хорошему это не привело.
За соседним столиком сидят трое иностранцев и изъясняются друг с другом на выбешивающе ломаном английском. Отвлекают меня от мыслей.
Торрес предлагает придумывать истории жизни окружающим. Вон тот мужик в смешной шляпе, входит в бар, что думаешь?
Я предлагаю скурить пачку сигарет. Сто лет этого не делал, точнее с колледжа. Как будто из ниоткуда приходит понимание, что в колледже я был другим. Не лучше, просто другим.
Я беру Мальборо.
Торрес смеется, тоже закуривает. Ее смех смешивается с дымом.
Торрес, испорченная дворовая девчонка. Она мне все еще нравится.
Она выдыхает дым мне в лицо и говорит, что я изменился. Ремень с тяжелой пряжкой, заправленная в джинсы рубашка, тяжелые ботинки.
Говорят, если тебе в лицо выдыхают сигаретный дым, тебя хотят либо послать, либо затащить в постель. Сказать по правде, в данный, отдельно взятый момент мне глубоко плевать на то, что хочет или не хочет Торрес.
Но я, конечно, промолчу.
Потому что стал менее радикально честным за последнее время. Маленькая ложь здесь, умолчание там, непроницаемое выражение лица.
Правда-ложь.
Кажется, только Торрес это заметила. Поэтому и предложила сыграть. Не первый раз.
Радикальная честность - это тоже игра, понял я. Как играла маленькая девочка Полианна из детской книжки - видела радость всегда и везде. Упрощение жизни, поиск легкого пути, как сохранение рассудка. Под игрой в радость кроется оптимизм.
Под игрой в радикальную честность - порядочность.
В конечном итоге, я остался со своей природной честностью, возможно в этом и заключался тайный план доктора Лайтмана. Я стал умнее. Я приспособился.
Я рассказываю об этом Торрес.
Она ободряюще улыбается и салютует мне бокалом.
Торрес берет меня за руку и говорит:
- Вот видишь! Значит ему еще есть чему тебя научить.
Она не говорит «Я же говорила», и я благодарен. Зато упоминает Дениз, и я весь словно сдуваюсь.
Дениз. Это даже не дружок-латинос, это, мать твою, женщина!
Острое ощущение одиночества прорезает мое опьянение. Торрес с такой теплотой говорит о своей партнерше, бывшей ли, нынешней ли, или время-от-временной... не знаю, как у них там это происходит. Она снова заводит разговор об опыте и экспериментах.
Я прошу ее, прекрати. Не надо об этом. Не хочу слушать.
«Почему вам, парням, можно, а нам нет?»
Я говорю:
- Погоди. Что ты имела в виду?
Торрес хитро и надменно улыбается.
- Ты спрашиваешь Сару, что о тебе говорит Лайтман.
- Да, - я говорю, - она умеет читать по губам.
- Ты спрашиваешь меня о том, что сказала Фостер о том, что о тебе сказал Лайтман.
О. Кажется, я немного зациклился. Бедный глупый Локер.
Торрес неприкрыто радуется.
И вот в чем заключается ее вина. Она наклоняется к моему уху и доверительным шепотом сообщает:
- Знаешь, он ведь англичанин.
Торрес пьяна. Пьяная Торрес нашептывает мне на ухо, проклятая дьяволица:
- Он англичанин. У них с этим все намного проще.
Я лежал в своей постели на смятых простынях в одиночестве и без сна. Голова раскалывалась, в ушах пульсировало.
Я думал. И трогал себя. Одна единственная мысль билась у меня в мозгу, задавая ритм рукам.
Привычная механическая работа преподнесла мне тогда нечто совершенно новое.
Последний раз я так дрочил в тот день, когда в Лайтман Груп пришла Торрес. До поджимающихся пальцев ног и сводящей руки. В кои-то веки неторопливо, в кои-то веки без стимуляции порнухой.
Собственный стыд и одновременно бесстыдство заводили. Липкий страх, то и дело ворочающийся в животе, оттягивал разрядку. Я не стонал так со школьных лет, когда впервые познавал радости самоудовлетворения.
До сгущающейся во рту слюны и горящих легких.
С каждым движением руки, с каждым толчком бедер вверх - ближе к ответу.
Я уже не в университетском общежитии, никто не войдет и не застанет с пылающими щеками. Я вправе выбирать и экспериментировать.
Уже пора. Отпустить себя, отказаться от упрощенчества. Пришло время привыкнуть к себе.
Во кои-то веки я, кажется, сделал правильный выбор.
Кончив, я тем самым поставил точку в ответе на свой вопрос.
Много ли в моем окружении «старших партнеров», которые могут поделиться опытом?
Глава 7
- Да, на выходных я ездил...
- Не интересно! - Лайтман машет рукой, словно отбиваясь от назойливой мухи, и стремительно уносится по коридору, полы черного пальто развеваются вокруг не хуже крыльев.
«Очень зря», - думаю я с улыбкой и ощущаю внутреннюю дрожь.
Джек Рейдер ничуть не изменился со времен нашей последней и единственной встречи. Только, кажется, лоску у него еще прибавилось сверх того, что было.
В течение нескольких дней я кружил вокруг своего стола, где в верхнем ящике лежала визитка Рейдера. Собравшись с духом и переборов уйму противоречивых чувств, я в конце концов позвонил. Его дружелюбие било через край и граничило с сердечностью - весьма странно, учитывая то, что мы едва перекинулись парой слов, когда год назад вели расследование.
Помнится, он тогда уделял Фостер чрезмерное внимание.
Так вот в субботу вечером Рейдер пригласил меня в ресторан. Я упорно твердил себе, что у меня к нему чисто деловой интерес: я искал работу.
Не моя вина, что ресторан оказался шикарный. «Шикарный» - то самое слово. Гребаный музей, а не ресторан.
И вот я сижу как на иголках, нервно перебирая разложенные по всей науке столовые приборы, и огромным усилием воли заставляю себя выпрямить спину, а не сжиматься, пытаясь уменьшиться до микроскопических размеров.
Нас обслуживают три официанта, прошу прошения, метрдотеля, разодетых так, будто они явились на вручение премии Оскар.
- Не очень-то у них получается скрывать, что они нас ненавидят, - говорю вполголоса. Рейдер понимает, о чем я.
Он подмигивает мне:
- Пока еда того стоит, можно им подыграть.
Не скажу, что Рейдер испытывает радость от моего дискомфорта, но он выглядит довольным, абсолютно в своей тарелке.
Глядя на его широкие плечи, на его бросающуюся в глаза ухоженность, у меня начинает сосать под ложечкой.
Мне приносят антрекот из говядины с дижонским соусом, Рейдеру что-то рыбное с непроизносимым названием, а я представляю Лайтмана в этой ситуации. О, по крайней мере, это было бы забавно, а может и скандально - с его-то хамской прямолинейностью.
У Лайтмана постоянно напряжена мышца гордецов, от этого его лицо всегда хмурое и кажется недовольным. У Рейдера, напротив, расслабленное, открытое лицо и прилепленная, словно пластырем улыбочка. Классическая «социальная улыбка» по Лайтману. Меня это должно насторожить.
«Никто не хочет становиться жертвой обмана и психологических манипуляций в профессиональной и личной жизни». Снова цитата, я словно живу по учебнику Лайтмана.
Но не придаю этому значение.
Все ничего, пока нам не приносят бутылку вина.
Я пытаюсь подвести разговор к работе (и Лайтману). Но этот человек - нет, не этот человек, даже не мистер Рейдер, «Джек» - как он настоял, когда крепко пожимал мне руку при встрече - он мастерски увиливает от ответов. Он говорит по теме, но в то же время ни о чем.
Чувствую себя дураком, лихорадочно пытаюсь вспомнить психологические приемчики, но Рейдер просто обезоруживает, во всех смыслах.
Я заканчиваю вяло ковыряться в тарелке, хотя к мясу, по правде говоря, неравнодушен. Рейдер складывает приборы на тарелку и вытирает широкий рот салфеткой.
Не знаю, что он там прочел на моем лице, но после этого он говорит:
- Ты прав. Здесь слишком пафосно. Поедем ко мне.
Я так и не получил ответов на свои вопросы, поэтому как я могу отказаться?
В доме Рейдера чувствуется стиль, оформлено все в черно-белых и бордовых тонах. Не так уютно, как у Лайтмана. Совсем не уютно, но очень просторно. И очень много зеркал.
Рейдер предлагает мне выпить - здесь и далее все проходит по стандартному сценарию.
Он без ложной скромности показывает мне квартиру, прошу прощения, апартаменты.
Я отхлебываю джин с тоником из своего стакана. Черт возьми, у мужика в доме и нет пива! Невероятно, если только Рейдер не лжет с намерением споить меня - но так глубоко я не могу мыслить в этот момент. Ощущение, что я неотесанный деревенщина (ну хоть додумался не одевать клетчатую рубашку!), посещавшее меня ранее в ресторане, постепенно спадает.
- Так о чем ты хотел поговорить, если не о работе?
Рейдер усмехается в ответ на мой непонимающий взгляд.
- О, ты прекрасно знаешь, что для тебя всегда найдется место в моей команде.
Он подходит ко мне и похлопывает по плечу. Либо у меня дезориентация во времени из-за алкоголя, либо его рука действительно задерживается дольше положенного на моем плече.
Списываю это на классическую манипуляцию, продуманную, дипломатичную, в лучшем стиле Хитрого Дика*.
Я не могу ни на секунду прекратить мыслить абстрактно. Рейдер представляется мне хищником, алчно жаждущим заполучить меня в свои когти, нет, не меня лично - человека Лайтмана.
Рейдер ждет, когда я заговорю. Только о чем говорить? Думай, думай, Локер! Зачем ты здесь? Чего ты больше всего хочешь? Я лихорадочно пытаюсь выбрать какую-нибудь мысль из того месива мыслей, связанных с Лайтманом.
- Почему ты ушел, Джек? Я имею в виду, что был за повод?
Это я помню из далекого-далекого курса всемирной истории в школе. Для любого конфликта всегда есть предпосылка, причина и повод. Три «П», чтобы обьявить войну. Три «П», чтобы уйти из Лайтман Груп.
Рейдер долго смотрит на меня, потом отпивает виски и задумчиво отводит взгляд в сторону. Приглашает меня присесть с ним на диван.
- Знаешь, как он облизывает губы, а потом демонстрирует зубы? Всего мгновение. Он сохранил эту привычку?
- О, господи, - я прикрываю глаза. - Мне надо еще выпить.
Это была проверка. В воздухе повисает невысказанное «И ты тоже?» с огромным знаком вопроса.
Мы долгое время молчим.
- У тебя красивые глаза, Элай. Ты знаешь, зеленый его любимый. А твои волосы...
Я не заметил, как его рука легла на спинку дивана позади моей головы, а потом он коснулся пальцами моих волос.
Черт. Черт. ЧЕРТ.
Рейдер перебирает мои кудри и просто смотрит на меня, любуется - если повернется язык сказать такое, читает - если использовать научный подход.
Везде, где меня касается его взгляд, кожа начинает нестерпимо зудеть. Голова кружится, и в этот момент я понимаю, что в отношении секса застрял в шестнадцатилетнем возрасте. Алкоголь снова решает все мои проблемы.
Все упростить. Радикальная честность - то же самое упрощение жизни.
И если так получилось, что я оказался принимающей стороной, то... я хочу, чтобы он разложил меня и трахнул.
Просто.
Я хочу что-то спросить. Я хочу его поцеловать.
Не успеваю я открыть рот, еще не зная, что из двух собираюсь предпринять, как он поднимается на ноги и забирает из моих стиснутых пальцев пустой стакан. Наливает мне еще порцию джина, а я уже и забыл, что просил об этом.
- Он обошелся со мной... - Рейдер подбирает слово, - беспардонно.
Полуулыбка ни на секунду не сходит с его лица. Она перекатывается, словно ртутный шарик, из одного микровыражения в другое, вот она печальная, вот притворная, а теперь неприкрыто злая.
Я не могу оторвать своего расфокусированного взгляда от этого зрелища.
- Но правда заключается в том, - Рейдер меняет тон, открыто глядя мне в лицо, от чего мне становится не по себе, - а я думаю, Элай, ты тот человек, который должен оценить правду, - что я не был такой уж невинной овечкой, поплатившейся за свою наивность. Наоборот, был слишком напорист, действовал самонадеянно. Позже я понял свою ошибку и не держу на Кэла зла. Надеюсь, он тоже вспоминает это как досадное недоразумение...
Впору создавать группу поддержки униженных и оскорбленных доктором Кэлом Лайтманом.
Привет, меня зовут Элай. Лайтман взращивает у меня растройство личности. А еще он выбросил мой стол.
Привет, меня зовут Джек. Лайтман высмеял мои чувства к нему.
Привет, мы чета Краузов. Доктор Лайтман перевернул наш дом вверх дном и заявил, что мы убили собственного ребенка.
Привет, меня зовут Эмили. Он мой отец.
И так далее. Список бесконечен.
Оборвавшаяся в моей голове мысль и повисшая в комнате тишина дают понять, что это был полувопрос, обращенный ко мне. Я выныриваю из своих размышлений и прочищаю горло.
- Н-не знаю, Лайтман ничего не говорил об этом эмм... случае. Во всяком случае мне.
Группа поддержки больных Лайтманом.
Все, кто работает или работал с ним, немножко влюблены в своего босса. Больны мазохистской безнадежной влюбленностью.
Мы оба знаем, почему я здесь.
Рейдер стоит в противоположной стороне комнаты, опираясь о косяк двери, ведущей в коридор. Он стягивает с плеч пиджак, ослабляет узел шелкового галстука.
- Quid pro quo**, - говорит он и расстегивает верхние пуговицы дорогой рубашки. - Мне бы хотелось продолжить наш замечательный вечер откровений и узнать тебя поближе, Элай. Если конечно ты не боишься.
Выражать подозрение в трусости пьяного, ох, как это умно, доктор Рейдер. Для меня вы, словно наглядный пример, сошедший со страниц книги Лайтмана из раздела, где говорится о манипуляциях.
О манипуляциях, на которые я все равно ведусь.
Я подхожу к Рейдеру и уже вижу, как целую его. Не проходит и секунды, как я действительно делаю это.
Кровать в спальне Рейдера огромная, гребаное императорское ложе. А мы ни дать ни взять - римляне периода упадка.
Я не хочу драматизировать. Но это все так горько.
Я знаю, что Рейдер далеко не хороший человек.
Но сосет он хорошо...
- Хорошо! А... господи, просто потрясающе.
Я лежу, растянувшись на черных простынях, стискиваю пальцами края подушки, цепляюсь сам себе в волосы - лишь бы не трогать Рейдера. Зажмуриваюсь, что есть силы, лишь бы не видеть. Он там внизу обхаживает ртом мой член и просит все ему рассказать.
«Все» - это конечно чересчур, но я рассказываю. О том, какая Лайтман сволочь, о сучке Торрес, о том, что все вокруг держат меня за дурачка, о...
- О, да... да!
Чем быстрее я говорю, тем быстрее движется его рот. А говорю я очень быстро, все быстрее и быстрее, и сбивчиво, и сглатывая слова, как он сглатывает...
Я рассказываю, как словил от Лайтмана хук с правой за то, что его дочь меня поцеловала.
Рейдер смеется, касаясь губами моего члена.
Меня тоже разбирает смех. Меня прямо таки колотит от смеха. Только вскоре оказывается, что не в веселости дело - это форменная истерика. Я мотаю головой из стороны в сторону, упираюсь затылком в подушку, выгибаюсь дугой. Скулы сводит, в глазах - определенно слезы.
Закрываю руками лицо - действительно мокрое.
Грудную клетку рвут сухие рыдания наперебой с экстазом. Бедра рвутся к теплым влажным губам, языку, небу, и встречают пустоту.
Рейдер приподнимается на локтях, намереваясь узнать в чем дело.
С горестным стоном я прошу его, нет, только не...
- Не останавливайся, пожалуйста!
Рейдер не останавливается, но теперь надрачивает мне рукой, не отрывая цепкого взгляда от моего лица, кажется, что он впитывает в себя вид моих конвульсий.
Оргазм смешивается с рыданиями. Последняя волна дрожи не успевает сойти, как я уже чувствую себя лучше.
Как после сильной грозы. Кожа чуть ли не потрескивает статическим электричеством.
Облегчение, очищение. Рейдер ложится рядом.
Как он там сказал? «Quid pro quo». Выровняв дыхание, я пробую эту фразу на языке и спрашиваю:
- Что это было с Фостер? В смысле, цветы и все такое прочее?
Рейдер фыркает, презрительно.
- Кэл сильно разозлился?
- Нет... не знаю. Его это скорее позабавило.
- Он не рассказал Джилиан о моих кхм... предпочтениях? Нет, конечно, нет. Она бы выглядела такой дурой.
Между делом Рейдер протягивает руку к прикроватной тумбочке и достает из ящика зеркало, как будто присыпленное пылью. Когда за ним следует небольшой пакетик с белым порошком, все становится ясно. Ясно и страшно, совсем чуть-чуть. Хуже уже не будет. Я и так чувствую себя совершенно убитым.
После двух дорожек кокса становится все равно, все равно, что он со мной сделает, лишь бы не втягивал в извращения с ножовкой и бензопилой. Рейдер что-то рассказывает, кажется, про то, как начинал работать с Лайтманом. Я не слушаю, хотя стоило бы - я ведь именно за этим пришел, за информацией. Его слова буквально просачиваются сквозь меня, не задерживаясь в сознании. Он может говорить о том, какие эксперименты они с Лайтманом проводили со студентками медицинского колледжа, а может о том, каким невероятным творческим потенциалом обладают юные бельгийские музыканты***.
Джек снова устраивается у меня в ногах. Он ни на секунду не затыкается, произносит слова медленно, чуть ли не с выражением. Его тоже накрывает, но по-своему. Он говорит, говорит, а его скользкие от смазки пальцы творят со мной абсолютно непотребные вещи.
Он засовывает в меня пальцы и говорит:
- Тебе это необходимо.
У меня вырывается стон. Похоже, все вокруг знают, что мне необходимо, кроме меня самого.
Он заставляет меня перевернуться на живот и подкладывает под бедра подушку.
Я чувствую его тяжесть на себе, его мощный стояк, упирающийся мне в задницу, я на грани того, чтобы попросить его остановиться.
Джек спрашивает, готов ли я.
Конечно, мать твою, не готов!
Он посмеивается, говорит мне расслабиться и проникает в меня.
Пытаюсь отстраниться, вжимаюсь в матрас. Я хочу оказаться в другом месте, хочу оказаться другим человеком. Может быть, это и не я вовсе. Не Элай Локер, кто-то другой лежит здесь в душных обьятиях Рейдера, воняющий как майская роза от этого его любриканта.
Его долгие медленные проникновения длятся кошмарную вечность.
Рейдер целует меня в шею и плечи, поднимает за бедра, тянет на себя. Другой рукой снова зарывается в волосы.
Меня раздражает и смущает фиксация некоторых на моих волосах.
Он не оставляет на мне ни единого засоса, ни синяков, ни ссадин. Он никак не отмечает свое право на обладание, словно оставляя его за другим...
Я закрываю глаза и отчетливо вижу перед собой насмешливое лицо Лайтмана.
Было бы забавно предположить, что Рейдер в этот момент тоже фантазирует о Лайтмане. Я списываю его резкие жесткие выпады на злость, которую он испытывает к Лайтману. Я списываю эти резкие жесткие выпады на злость, которую Лайтман испытывает ко мне. Я представляю его сзади. И тут меня уносит.
«Элай, Элай, Элай», - это Рейдер, Джек Рейдер шепчет мне в затылок, когда кончает.
Элай. Непривычно слышать свое имя, оно как будто и не мое.
Не могу представить, чтобы я назвал Лайтмана по имени.
С Джеком все было бы по-другому.
Доброе утро, Джек.
Доброе утро, Элай.
Как насчет перепихнуться побыстрому в обеденный перерыв, Джек?
Я внутренне рад, что на все мои морально обоснованные попытки уйти, Рейдер беспрекословно заявляет, чтобы я остался до утра.
Джек Рейдер не добрая фея, он не дает мне ценного совета, как выяснить отношения с Лайтманом. Но он и не дьявол, не пытается перетянуть на свою сторону. Для удовлетворения собственного эго Джеку Рейдеру достаточно того, что он трахнул работника конкурирующей компании.
Глава 8
- Ои! Локер, что с лицом? Хотя нет, не говори, дай угадаю. Первое правило клуба не говорить о клубе?
Лайтман пошутил, можно сказать почти удачно, учитывая время суток, но мне не смешно.
На часах семь утра, понедельник, из сотрудников в офисе никого. Что здесь делает Лайтман в такую рань можно только гадать - Эмили в Чикаго с матерью, или Валовски нет в городе, или у него закончились бобы на завтрак. Кто его знает.
Я не спал всю ночь, занимаясь активной следственной деятельностью на улицах города, и не видел смысла возвращаться домой, поэтому явился прямо на работу перехватить что-нибудь поесть и оказать себе медпомощь.
Лайтман хмуро оценивает ущерб, нанесенный моего лицу, и говорит «Пошли».
В кабинете он небрежно всучает мне аптечку и направляется к столу по своим делам.
Я пытаюсь открыть бутылочку перикиси водорода своими калечными пальцами, и ни черта у меня не выходит. Костяшки пальцев у меня сбиты в кровь, большой палец на правой руке вывихнут. Только Лайтман, гребаный святоша, может решить конфликт словами, получив при этом пару раз по роже. Если тебя ударили по щеке, подставь вторую. Если ударили по второй, попроси ударить тебя еще раз. А потом посей рознь среди своих врагов, чтобы они поубивали друг друга нахрен. Аминь.
В конце концов, почти вся перекись оказывается на полу и на мне. В нос бьет неприятный резкий запах.
- Откуда у тебя руки растут?! - раздраженно орет подскачивший ко мне Лайтман и вырывает из рук перекись вместе с бинтами.
Он толкает меня к столу и заставляет сесть. Прикладывает смоченный перекисью ватный тампон к моей рассеченной брови.
- Надеюсь, это не станет традицией, - выдыхаю сквозь стиснутые зубы. Лайтман обрабатывает мои раны умело, но без профессиональной врачебной тактичности.
- Врешь, - он хватает меня за подбородок, поворачивает голову из стороны в сторону, изучает.
Я вижу, как сужаются его глаза, а взгляд становится острым и цепким, он опускает руки.
- В чем дело?
Он стоит так близко, что его одеколон перебивает запах антисептика. «Эгоист». Приторный и густой аромат, я перестаю дышать, чтобы задержать его в себе.
Говорят, людям свойственно любить тех, кого боишься. Также верно и обратное.
Возбуждение путают со страхом, и наоборот. Зрачки расширены, дыхание учащенное, рот приоткрыт.
Я знаю это, потому что это знает Лайтман.
Осталось только выбрать одно из двух.
Я знаю, что Лайтман не ошибется.
Просто чтобы прояснить ситуацию, я говорю, что узнал все про Рейдера.
- И каким образом?
Мне даже не надо ничего говорить, вегетатика и так скажет все за меня.
- Идиот, - выплевывает Лайтман.
Как это удобно, вербальное общение сводится к минимуму. Не нужны никакие «Зачем ты это сделал?» и долгие бессмысленные объяснения.
Я дотрагиваюсь до разбитого лица.
Я морщусь от боли и говорю:
- Правда ранит. Вы это знаете лучше меня.
Правда написана на наших лицах.
Здесь и вот здесь у Лайтмана написано, что он все это время знал, к чему все шло.
«Во многих случаях жертва предпочитает трактовать неясности поведения лжеца в выгодном для себя свете, тайно попустительствуя лжи, желая избежать неприятной ситуации разоблачения обмана». Трудно представить Лайтмана в такой ситуации, но факт остается фактом. И почему-то мне кажется, что на этот раз все так и есть. Никакой двойной лжи с его стороны. И жертва не я.
Я расстегиваю ремень на его джинсах. Две пуговицы и молния. И опускаюсь на колени.
Выражения одинаковы. Для всех.
Лайтман сексуально гиперактивен - слова Фостер. Им можно верить.
«Он англичанин», - сказала Торрес.
- Вы же не хотите все испортить.
Он хватает меня за волосы, со злости или...
Принять вызов - всегда, что-то кому-то доказать – обязательно. Слабое место Лайтмана.
Его оказалось так легко спровоцировать.
Вот как мы с Лайтманом оказались в его кабинете в четверть восьмого и вот почему я стою на коленях, а пальцы Лайтмана запутаны в моих кудрях.
Он надавливает мне на затылок и шипит:
- Не говори мне, что не знаешь, потому что я знаю.
Лайтман смотрит на меня сверху вниз и говорит:
- Я об этом очень пожалею, ты об этом пожалеешь.
Тем не менее он позволяет мне залезть руками под его рубашку. Он вообще очень многое позволяет людям, не по доброте душевной, а из-за расчетливого хладнокровного интереса.
Я переступаю с колена на колено и говорю:
- Все эти знаки, что вы делаете, чтобы сказать мне, кто я. Я не понимаю.
Он делает последнюю попытку, в его словах сквозит холодная ярость, в которую он сам не верит:
- Хочешь быть похожим на Рейдера. Убирайся отсюда.
Пустое, все пустое. Доктор Лайтман, не опускайтесь до бесполезного сотрясания воздуха.
Он не позволит истории повториться дважды. И ни Рейдер, ни Торрес здесь не при чем.
Гипотетическая видеокамера фиксирует происходящее.
Я стою на коленях, а Лайтман дергает меня за волосы и помогает разобраться, почему я все еще здесь. Честно сказать, у него не слишком это получается.
Он знает, что я не уйду. Я нужен Лайтману. И ему придется считаться со мной и моими желаниями.
Я так думаю, но в мире Лайтмана, где слова давно уже ничего не значат, мне достаточно просто знать только то, что я добился желаемого.
______________________________________________
* Прозвище 37-го президента США Ричарда Никсона
** Мера за меру (лат.)
***Локер вспоминает Американского психопата, который рассуждал о музыке в качестве прелюдии к убийству своей жертвы. Автор же ссылается на бельгийскую группу Ghinzu, без которой этого текста и в помине не было бы.
4 – отсылка к s02e12, дело ирландца Дойла
5 – к s03e07, если предположить, что Эм не было дома или Локер солгал, а также s03e09 – история с галлюциногенными кексами
6 – к s02e13, разговор Локера с Торрес о старших партнерах
7 – к s02e03, Джек Рейдер, бывший ученик Лайтмана, помогал расследовать дело по перевозке наркотиков, когда Лайтман был в отпуске
Фест закончился, впереди еще подведение итогов, но момент моего личного триумфа, кажется, уже наступил.
Это было тяжело. Да. Так что спасибо всем, кто поддерживал, особенно в реале, тем, кто 2 месяца выслушивал мои вопли "У меня нет сюжета! Как я могу писать без сюжета?! Последняя глава, а сюжета нет!"
Тяжело, потому что, сириосли, пишу я мало и редко.
Этот фик есть провозглашение моей
Также осмелюсь запостить в комментариях весь фидбэк, полученный на этом замечательном мероприятии под названием «Сomposition of performance» (после подведения итогов скажу о нем еще пару слов), чтобы перечитывать холодными тоскливыми ночами.
Всем, кто еще не читал, ПРИЯТНОГО ПРОЧТЕНИЯ!
И небольшой совет: сделайте это под соответствующую песню, которую вы найдете ниже
Название: «Радикально честная история Элая Локера»
Автор: Fucking_Renegade
Бета: Стася
Фандом: Lie to Me (Обмани меня/Теория лжи)
Пейринг: Лайтман/Локер, Джек Рейдер/Локер, (Локер/Торрес, Рейдер/Лайтман)
Рейтинг: NC-17
Примечание: POV Локера
Статус: закончен
Дискламер: Поимел персонажей - вернул, сказал спасибо FOX.
Предупреждение: немножко спойлеров, наркотиков, алкоголя и ругательств.
Саммари: «Если связался с Лайтманом, будь готов запутаться в его хитроумной лживой паутине с концами. Меня это пугает. Но говорят, людям свойственно любить тех, кого боишься».
«Every piece of you that breaks
Every time you lie
Every time you say you're fine
I guess
It's time for you to get use to you»
(Ghinzu - «Blow»)
Every time you lie
Every time you say you're fine
I guess
It's time for you to get use to you»
(Ghinzu - «Blow»)
Глава 1
1
«Он самоуверенный, некоторые говорят - гений, он... хам, опасный, самовлюбленный…» - так и слышу свой голос. Все правда, вопрос только в том, кому эту правду сказать. Лучше всего Лайтману в лицо, но он и так знает. Еще вариант – психологу. Вместо этого я разоткровенничался с работодателем и оказался в пролете по всем пунктам. Мой финальный счет: старая работа и не вправленные мозги.
Я стою на коленях, пальцы Лайтмана запутаны в моих кудрях.
Он надавливает мне на затылок и шипит:
- Не говори мне, что не знаешь, потому что я знаю.
Мне интересно, где в кабинете Лайтмана установлена камера слежения и установлена ли вообще. Тот единственный раз, когда он был в отпуске, Лайтман должен был следить за офисом. Старый параноик. Так что я мысленно пытаюсь представить, какой ракурс она берет и куда идет трансляция. Это просто - до недавних пор все технологическое оснащение Лайтман Груп было на мне. Я знаю толк в технике, еще с университета, когда возился в подвале общежития с магнитофонами и телевизорами для своих «исследований». За это Лайтман меня и нанял. За то, что при виде огромных мониторов, компьютеров, детекторов, транскриптеров, датчиков, электронных анализаторов, я готов был кончить в экстазе.
А теперь у меня разбито лицо и я думаю, как было бы здорово пересмотреть эту сцену с пивом и чипсами, когда все закончится.
Я переступаю с колена на колено и говорю:
- Все эти знаки, что вы делаете, чтобы сказать мне, кто я. Я не понимаю.
В обычное время читать Лайтмана трудно, с подбитым глазом – почти невозможно. Он смотрит на меня сверху вниз. Я уже видел Лайтмана в этом ракурсе, когда цеплялся за него, сгибаясь пополам от удара поддых в этом самом кабинете. Сейчас мои ребра такого не выдержат. Но Лайтман, похоже, не настроен махать кулаками. Сейчас это вменяемый Лайтман, контролирующий себя, меня и ситуацию.
Видите ли, я немного запутался, заигрался.
Я стою на коленях, а Лайтман дергает меня за волосы и помогает разобраться, почему я все еще здесь. Дверь в офис не заперта и мы ждем, когда кто-нибудь войдет. Но именно сегодня все как сговорились не беспокоить босса.
За дверью кипит бурная деятельность. Анна принимает звонки, назначает встречи и не может дождаться перерыва на обед.
Предельно вежливая и тактичная Фостер в своем кабинете проводит консультацию с клиентом.
Торрес бегает где-то по делу расследования.
В лаборатории десятки безликих и безымянных для меня сотрудников проводят научные изыскания.
Лайтман Груп – одна большая, хорошо отлаженная машина по производству правды.
Мое место там, но я здесь – на самой долгой моей аудиенции с Лайтманом.
Я забываю, что сейчас четверть восьмого и в кабинете нестерпимо пахнет перекисью водорода.
Тишина такая, что, кажется, вот-вот будет слышен электрический звук гипотетической видеокамеры, фиксирующей происходящее.
Я знаю, что во всем виновата Торрес.
И еще, для протокола: я ее не люблю. Но без нее ничего бы не было.
Вся эта чертова мозаика складывалась не день, не месяц и даже не год.
К ней присоединяется еще одна минута.
Никто не стучит в дверь, и никто не входит.
Я надеюсь, что все сделал правильно.
Глава 2
2
Целый день я как собачка с высунутым языком бегаю следом за Лайтманом. Пытаюсь отдать ему файлы с результатами исследования, которое он сам же мне и поручил. То есть ситуация вполне стандартная.
В центральном коридоре я внезапно оказываюсь как никогда близок к цели – Лайтман останавливается и по инерции проходит еще пару шагов вразвалку. Причиной тому…
- Доктор Лайтман! Вот вас-то я и искала!
Пронзительный визгливый голос режет уши. Интенсивный розовый цвет платья – глаза. Знакомьтесь, это мисс Хатчетсон, наша бывшая клиентка, одна из тех, чье «дело» Фостер навязала Лайтману в рамках решения финансового вопроса компании. Дамочка эта – пышная особа средних лет, усердно молодящаяся (неестественно невыразительное лицо - регулярные инъекции ботокса) и, что главное, нашими усилиями (когда я говорю «нашими», я, конечно, имею в виду доктора Лайтмана) теперь одинокая.
И откровенный ужас на лице босса мне понятен.
Я тихо злорадствую в стороне, наблюдая за презабавнейшей картиной.
- Мисс Хатчетсон, - люблю смотреть, как Лайтман старается сдерживаться и говорить вежливо, когда на самом деле его лицо так и выкрикивает проклятия и непечатные выражения. Просто обыватели не разбирают его мимику, они поглощены его голосом, акцентом, резкими словами, собственными мыслями, в конце концов!
Итак, Лайтман говорит:
- Мисс Хатчетсон, мне кажется, я достаточно ясно выразился: мы с вами закончили.
Его отрывистые слова теряются в нелепом щебетании этой дамочки, похожей на тошнотворный розовый зефир. Очевидно, что непрошибаемого упорства, как и глупости, ей не занимать.
Я знаю, Лайтман видит то же, что и я – малой кровью от нее не отделаться.
Краем глаза он замечает меня (предмет мебели, ни дать ни взять) и то, что происходит дальше - из ряда вон выходящее. Я уже говорил, что Лайтман до крайности непредсказуем?
Без лишних слов он хватает меня за шиворот, притягивает на уровень своего лица и целует в губы. Смачно так целует, с чувством. Я уже говорил, что Лайтман, если что-то делает, то делает это основательно?..
Так вот он целует меня настолько натурально, что все мысли вылетают из головы как в трубу. И я открываю рот в ответ, встречаю его язык с благодарностью, потому что это физиологическая реакция, потому что в моей печальной задротской жизни давно не было место физическому контакту.
Слышу сдавленный писк, сперва со стыдом думаю, что мой, затем - стук каблучков по коридору.
Лайтман отталкивает меня и мы смотрим в спину поспешно ретирующейся мисс Оскорбленный Зефир.
Я спокоен, он невозмутим.
Мы же профессионалы. Цель, как всегда, достигнута, неважно какими средствами.
И я говорю:
- О, значит, я могу на что-то надеяться?
Об удачности своей шутки я тут же могу судить по лицу Лайтмана. А лицо у него выразительное, когда он этого хочет, я уже говорил? И губы покрасневшие.
Я пожимаю плечами и спрашиваю:
- Не проще было сказать, что она не в вашем вкусе?
- Не глупи, - коротко бросает Лайтман.
Ну да, конечно. Женская психология. Как я сам не догадался – он и в этом непревзойденный мастер.
Вытираю рот ладонью - пусть хоть Лайтман не думает, что мне было приятно. Хотя он, конечно, все правильно подумает, как ни старайся. Это же Лайтман у нас ходячий детектор лжи.
Впрочем, я даже не обижаюсь. Все еще жду бестактных комментариев в свой адрес. Но Лайтман только посылает мне уничижающий взгляд и уносится дальше по своим делам.
Я остаюсь в коридоре еще с минуту, бездумно похлопывая себя папкой с исследованием по бедру.
Дело все в том, что мне нравилось раздражать Лайтмана не меньше, чем получать его похвалу и одобрение. Радикальная честность, дурацкие рубашки, занимательные факты из мира животных, глупые фразочки вроде той, что я выдал. Детское, глупое желание позлить, привлечь к себе внимание.
Лайтман всегда реагировал, так или иначе, более или менее.
Теперь мне кажется, что все его реакции я придумывал сам.
На деле же - сведенные брови, поджатые губы, напряженные веки. Гнев в чистом виде. Я не принимал во внимание то, что существует шесть градаций гнева. В том числе - по степени искренности.
Лайтман всегда так смотрел на меня. Кажется, это была его перманентная реакция на факт моего существования.
Иногда во мне, напротив, обострялось желание угодить, тогда я надевал доброжелательное выражение лица и зеленую рубашку. Или шел стричь волосы. Лайтмана бесят мои кудри, а зеленый цвет он любит.
Когда мои усилия не приносили успеха (то есть почти всегда), я напивался и опаздывал на следующий день на работу.
Надевал галстук самой отвратительной расцветки.
Брал его ноутбук.
Крал ручку.
Все впустую, ясное дело. Лайтман не воспринимал меня всерьез. Я был ему не интересен, я был «вне конкуренции» в дарвиновском смысле.
Иногда я думаю, что Лайтман был не так уж и неправ.
Глава 3
3
Мэрилендский университет, колледж Поведенческих и Социальных наук, факультет Социальной статистики.
Каждый вечер я просиживал в подвале общежития, четыре стены без окон. Бетонная коробка. Не слишком полезно для здоровья молодого половозрелого организма.
Вот как я познакомился с Кэлом Лайтманом.
У меня были мои исследования, запас дешевого пива на неделю, и тот факт, что ни одна нормальная девушка по доброй воле не согласилась бы пойти со мной в кино, не слишком меня беспокоил.
Лайтман читал лекции в университетах. Так он зарабатывал деньги, чтобы поставить на ноги Лайтман Груп. По моим воспоминаниям, он был больше похож на бизнесмена, продающего науку, чем на ученого.
После лекции он подписывал всем желающим книги. Желающих было немного. Да, на тот момент Лайтман около 15 лет изучал микро-выражения, да, на тот момент он уже был профессионалом в этой области. Но тех, кто верил в его науку, было намного меньше, чем сейчас. А те, кто верил, боялись. Боялись, что лучший в мире эксперт по лжи узнает их маленькие грязные тайны. Что-то никогда не меняется.
А я верил и не боялся. И носил огромные очки в роговой оправе, отливающей розовым перламутром, хотя никогда не страдал плохим зрением. Поддерживал репутацию чудаковатого придурка.
Я подошел к нему последним и протянул книжку. Смотрю на него - большая голова, короткие ноги, забавный человек. Не успел я захлопнуть рот, как сказал:
- У вас голова тяжелая. Влияет на осанку и даже походку.
- Что, прости? – он впился в меня взглядом.
Я сказал:
- Лекция. Мне очень понравилась ваша лекция. Только не похоже, что бы вы действительно хотели кого-то научить.
Он усмехнулся. Ну, что значит усмехнулся? Осклабился, скривив рот в улыбке.
- Слышал об экономике?
Мне показалось, он смотрел на меня с интересом. Или мне хотелось, чтобы он так на меня смотрел, а на самом деле это было его обычное, немного хищное выражение лица.
Забирая книгу с его резким размашистым росчерком, я шепотом произнес:
- Экстраверт, холерик, целеустремленный, прямолинейный, грубый, даже беспринципный. Работать с вами наверное сущий ад.
Он спросил:
- Как ты это называешь?
Называю что?
- Говорить все, что в голову взбредет?
Радикальная честность.
Я обезоруживающе (или попросту глупо) улыбнулся и поднял брови повыше.
Ровно через неделю я в очередной раз спускаюсь в свое убежище, чтобы обнаружить взломанную дверь. Внутри горит свет.
Закинув ноги на мой стол, на моем стуле, раскачиваясь на задних ножках, сидит Лайтман.
- Незаконное проникновение на частную собственность, - озвучиваю я очевидное.
Бросаю сумку с учебниками на пол. Искреннее изумление с моей стороны сменяется не менее искренним самодовольством. Только я не ожидал, что он вычислит меня так быстро. Да что я говорю - это же доктор Кэл Лайтман.
Доктор Лайтман с грохотом опускает стул на все четыре ножки и подается корпусом вперед.
- Вот это незаконное проникновение, вот это частная собственность, - он машет перед моим носом распечаткой с монитора своего компьютера, - а это общежитие. Твоя работа?
Я киваю. Я знаю, что там написано.
Доктор Лайтман!
У вас чертовски слабая защита системы.
Честно вам говорю.
- Мне кажется, вам нужен техник получше. Если вы понимаете, о чем я. - И, черт возьми, я улыбаюсь, как мудак, когда произношу это.
Лайтман бросает распечатку на пол и встает. Обходит меня кругом и, возвращаясь к столу, якобы нечаянно задевает тяжелым ботинком стабилизатор. У меня вырывается возмущенный возглас. Этот стабилизатор - штука мощная, но древняя.
На столе (да и на всех горизонтальных поверхностях, включая пол) распечатки, книги, фотографии разбросаны вперемешку с проводами, микросхемами и прочими запчастями. Лайтман небрежно ворошит всю эту свалку (как будто не обыскал тут все до моего прихода), выуживает какую-то папку без опознавательных знаков и зачитывает вслух отрывок:
- «Антропоид способен мимически выражать почти все человеческие эмоции, кроме изумления, удивления и отвращения». Правда?
Я поправляю очки и начинаю говорить быстро-быстро:
- Обезьяна - единственное животное, которое используется при изучении фобий, депрессии, истерии, неврастении, аутизма и других черт шизофрении.
Лайтман недовольно морщится - ему неинтересно.
- А вообще, - говорю, - я люблю статистику.
Кластерный анализ.
Многомерное шкалирование.
Я говорю:
- Статистика не врет. Ваши работы многому меня научили.
Закономерности массовых случайных явлений.
t-критерий Стьюдента.
Я говорю:
- 42% взрослых считают, что ложь в определенных ситуациях оправдана.
Я говорю, я цитирую наизусть:
- 22% мужчин скрывают правду о количестве сексуальных партнеров.
Лайтман щурится и засовывает руки в карманы. То, что я досконально знаю его работы, ему, кажется, нисколько не льстит.
- И сколько было у тебя?
Я говорю:
- Двое.
И добавляю:
- Травка в левом нижнем ящике.
- Порнуха в коробке под кроватью в комнате.
Моя радикальная честность тоже не производит на него впечатление - лицо у Лайтмана остается каменно неподвижным.
- Все это очень занимательно, - он цокает языком и машет перед собой рукой. - Но нет ли у тебя впечатления, что с твоим умом и талантами это место не для тебя?
Моя гордость не успевает распуститься пышным цветом, как он продолжает:
- Как насчет тюрьмы?
У меня внутри все мгновенно обрывается.
Он указывает на распечатку под ногами.
- Подсудное дело.
Лайтман подходит ко мне, встает нос к носу, так, что от его дыхания на своем лице мне приходится на мгновение зажмуриться.
- Моя жена, - он опускает взгляд и наклоняет голову набок, - по счастливому стечению обстоятельств, прокурор. Так что это влетит тебе в приличный срок.
- Доктор Лайтман...
Я беспомощно хлопаю глазами за стеклами бутафорных очков, у меня подкашиваются ноги и я совершенно точно уверен, что под этим непроницаемым выражением лица Лайтман просто в ярости.
Он достает мобильный и говорит:
- Я звоню в полицию. А теперь, как тебя там..?
Элай. Локер. Как будто он не знает, все ведь узнал про меня, всю подноготную, пронырливый тип...
- Локер, скажи мне, я говорю правду?
Да.
- Почему?
Я не вижу признаков лжи. Зато видел гнев. И презрение. Длилось меньше секунды.
Он набирает номер. И в этот момент мне действительно становится страшно. Не могу поверить, что я ошибся.
- Очень хорошо, - бросает он, затем в трубку: - Стурджеса. Уволить. - Пауза, Лайтман злится, сжимает зубы - желваки на шее напрягаются. - Уволить! Делай, как я сказал.
Он говорит это, не отрывая от меня насмешливого взгляда.
Потом убирает мобильный в карман и, покачиваясь на пятках, обращается уже ко мне:
- Так что там с этими обезьянами?
Вот так я и познакомился с Кэлом Лайтманом.
Приличная, увлекательная работа. Чувство, что ты на своем месте. Зарплата, которая позволила бы мне снять квартиру. Кто не был бы счастлив на моем месте? С квартирой, правда, тогда так ничего и не вышло - не мог удержаться, тратил все деньги на дорогущую технику, и еще долгое время жил в общежитии, пока не получил диплом.
Я познакомился с Фостер и экстремальными методами Лайтмана. Сохраняя субординацию, нам с Фостер удалось подружиться, хотя поначалу в качестве невинной подначки она эксплуатировала мою радикальную честность вопросами, не полнит ли ее то или иное платье. Именно с ней я проводил больше всего времени, она была терпеливым и снисходительным учителем. Я в свою очередь старался быть прилежным, благодарным и во всех отношениях очаровательным.
Когда я не постигал тонкости психологии и речевой верификации с Фостер, я работал в лаборатории. Она в буквальном смысле стала моим вторым домом. По правде говоря, Лайтман поступил слишком сурово с моим предшественником - работа с системой и базой данных была проведена колоссальная. Я от себя предложил парочку свежих идей и довел все до совершенства. И был чертовски доволен собой.
Иногда я забываю об этом, но Лайтман уже тогда вытаскивал меня из замкнутого пространства на расследования. Он показывал жизнь. И я учился у него. Смешно было предполагать, что все свои знания о правде и лжи он заключил в одну книгу в красивой глянцевой обложке и на этом они кончались.
Я узнал от него столько нового, столько практически полезного. И не важно, что в его стиле было бросать меня, как щенка в воду, на заведомо невыполнимые задания, несмышленого, неопытного. Конечно, я лажал и Лайтману часто приходилось исправлять все самому и устраивать мне разнос после.
Мне больше нравилось наблюдать за ним, так сказать, с безопасного расстояния. Я порой даже жалел допрашиваемых, какими бы негодяями они ни были, и радовался, что я не на их месте, что я на другой стороне.
Особенно когда мы работали в кубе. Каждый раз – настоящее представление. Моя любимая часть работы. Компьютеры фиксируют происходящее, а ты сидишь и смотришь, разинув рот. Лайтман хитер, умен и безжалостен, раскалывает, раздавливает, разносит подозреваемых в пух и прах, превращает их в хнычущих младенцев и выходит победителем, всегда добиваясь правды.
Так мне это виделось.
Сказать, что я восхищался им, - ничего не сказать.
Это были славные времена.
А потом пришла Торрес.
И очень быстро обосновалась. Понятно, что с ее неблагополучным прошлым приспосабливаемость – необходимое, нет, даже не так, жизненно необходимое качество.
Но меня это злило. То, как она вышагивала по коридору Лайтман Груп на высоченных каблуках и гордо вздернутым подбородком.
А Лайтмана злил ее природный дар распознавать ложь.
Не знаю, насколько это было заметно, но возникло некоторое напряжение, если вы понимаете, о чем я. Разве могло быть иначе? Красавица-латиноамериканка, мудрая женщина, опытная для своего возраста, как ни пытался Лайтман это опровергнуть. И с ее вечным оценивающим прищуром, и манерой флиртовать со мной на грани издевки.
То, что она сразу не дала мне от ворот поворот, воодушевляло. Мы ходили в кино, и в кофейни, и в бары, и однажды даже в музей (правда, по работе). Мы были бы идеальной парой, только представьте. Она - чувствует вранье на уровне рефлексов, он – никогда не врет. Полная идиллия.
Один раз мы переспали, но вопрос «Между вами что-то было?» поставил бы меня в тупик. Оно и было, и не было. А если и было, то совсем непонятно что именно. Потому что после этого ничего не было вовсе.
Мы выпили.
Сыграли в правду-ложь. И мы поцеловались. Она была слишком красива, а я был слишком отчаян.
Правда-ложь. Правда-правда в моем случае.
А на следующий день, когда об этом узнаёт чуть ли не весь отдел, благодаря то ли трепливой Анне, то ли поголовному умению читать по лицам, Торрес меня динамит.
Пустая трата времени – вот как это называется. Я должен был понять с самого начала. Торрес была слишком тактична (жалостлива?), чтобы сказать мне это напрямую.
Рядом с ней всегда появлялся кто-нибудь лучше меня, сильнее, круче, опытнее. Я был перевалочным пунктом между ее дружками-латиносами.
Как ни мучительно это было осознавать. Никудышный из меня психолог, о чем я и говорю, раз на это потребовалось так много времени.
Но я должен быть благодарен - Торрес стала моим самым лучшим другом.
И вот, кстати, еще кое-что … Она частично отвлекла внимание Лайтмана от меня и мое внимание от него. И, черт возьми, ей тоже нелегко приходилось.
Глава 4
4
Знаете, что сказал мне Лайтман тогда, в день взрыва, который в лучшем случае мог оставить меня контуженным на всю жизнь?
Он сказал:
- Ты бы не пострадал, если бы пришел на работу вовремя.
Так и сказал, не подонок ли?
Я стою перед ним с исполосованным шрапнелью лицом и нервически дергающейся рукой, а он заявляет, что я сам виноват!
Можно подумать, вся эта история с террористами не на нем была завязана.
Только благодаря Торрес я не набросился на него с кулаками. В тот день я увидел ее в новой роли - она хлопотала вокруг меня как наседка, немного переигрывала, но она действительно волновалась за меня.
Так зол я был только раз в своей жизни – когда отец (тот еще бабник) ушел из семьи.
Я даже на Фостер сорвался, хотя она тоже молодец, ничего не скажешь. Но и в этом виноват Лайтман – если уж связался с ним, будь готов запутаться в его хитроумной лживой паутине с концами.
То, что Лайтман на меня не смотрел, отводил взгляд вниз и в сторону, только подливало масло в огонь, распаляло во мне настоящую ярость.
Торрес говорила, что это он из-за чувства вины, она говорила, что на самом деле Лайтман переживал. Но черта с два я ей поверил!
Я тогда про себя твердо решил – все, с меня хватит, ноги моей в Лайтман Груп не будет.
Но позднее, тем же вечером я столкнулся в туалете с Лайтманом. Знакомый с причудами босса и все еще снедаемый злостью, я тем не менее был порядочно сбит с толку.
Скорчив в зеркале рожу, Лайтман увлеченно ковырялся пальцами во рту - расшатывал зуб. Губы и подбородок были в крови, пальцы тоже, дорожка крови забегала даже под рукав его пиджака. Я так и застыл в дверях, забыв, куда и зачем пришел. Лайтман, если и заметил меня, виду не подал.
Через пару минут он издал торжествующий звук и сплюнул кровь в раковину. В тот день я повидал много крови, и на себе, и своей и чужой. Но в память врезался именно этот момент, настолько яркого цвета была кровь – все из-за фаянса. Резкий контраст. Красное на белом. Где-то на краю сознания меня щекотала мысль, что происходит нечто очень важное.
Лайтман вымыл руки и стер с лица кровь. Он повернулся ко мне, демонстрируя зажатый между большим и указательными пальцами зуб.
- Положу под подушку, - он подкинул зуб в воздух, поймал и опустил в карман. Тон у него был дурачливый, а еще он улыбался, натянутой, абсолютно неискренней улыбкой. Но только прообщавшись с ним несколько лет и зная многие уловки лучшего в мире лжеца можно было прочесть под ней довольную и искреннюю улыбку. О, этому у него следовало бы поучиться. Совершенно изумительный вид лжи - скрывать правду под гипертрофированной вариацией этой самой правды. Двойной обман, увлекательнее чем партия в покер с профессионалами.
Мне пришлось посторониться, когда он направился к выходу. Левая сторона его лица напоминала свежую отбивную.
Я знал, что в тот день Лайтмана избили на стадионе.
С Лайтманом тяжело.
Именно по этой причине я собираюсь уйти из Лайтман Груп.
По той же самой причине я еще не ушел.
В моей жизни очень много правды. Например, правда, которую я говорил Саре, а мог бы сказать психологу: «Он сложный... Никакого уважения к твоему времени и еще меньше – к личной жизни за пределами этого здания».
Что я умолчал, так это то, что если он, доктор Лайтман, похвалит тебя парой скупых слов, - о, тогда можно лишиться дара речи и почвы под ногами, отвести взгляд в сторону и почувствовать себя студентом-гением в огромных очках и пятнами чернил на щеках.
Тебя понижают в должности до неоплачиваемого стажера.
Тебя делают вице-президентом.
С Лайтманом даже работа – сплошные американские горки.
Ты щенок, которого вечно шпыняют и выбрасывают за дверь и который неизменно просится обратно домой, преданно заглядывая в глаза, да еще и хвостом виляя. Потому что ты любишь своего хозяина.
Ты строишь планы, говоришь себе «Еще один день, последний, и все». Но этот один день проходит, потом второй, неделя, месяц.
Унижение и неудовлетворенность накапливаются как задолженность за квартиру.
Но я все еще здесь. Я все еще, черт подери, здесь.
Я постоянно задаю себе вопрос «Почему?» и получаю на него ответ.
«Ты будешь несчастна». Я несчастен.
Почему? Я продолжаю насиловать себя одним и тем же вопросом. Я не в силах понять смысл ответа.
Я должен быть честен с самим собой, как я честен с другими.
У меня есть ответ, но я не понимаю, что он означает.
Глава 5
5
Я пью пиво, Лайтман налегает на виски. Скорее вяло, чем непринужденно, переговариваемся.
Сидя на высоком стуле, размышляю на вольные темы, вроде тех, сколько роковых женщин побывало на этой кухне (и вероятно на этом самом стуле) и не было ли у Лайтмана кроме матери-самоубийцы, еще и отца-алкоголика. Как я успел заметить, Лайтман не дурак выпить - прикончив виски, он берет принесенное мной пиво.
Перебираемся на диван в гостиной. Лайтман долго ищет дистанционный пульт, в конце концов находит его позади телевизора. Следующий час или около того мы смотрим политиков и поп-звезд попеременно.
Вывод, как всегда, один - все лгут. Необязательно для этого включать телевизор, но больше заняться просто нечем.
Лайтман переключает каналы.
О, порнушка.
Как мило.
Мне становится неловко, ерзаю на своем месте. Щеки начинают ощутимо гореть. Лайтман, садист, смотрит на знойную красотку, скачущую на не менее знойном ковбое, с таким же выражением лица, в такой же позе, так же склоняя голову на бок, как минуту назад на благочестивых политиков, упакованных в дорогущие деловые костюмы.
Я мысленно признаю свою глупость и пытаюсь расслабиться. А потом вспоминаю о Торрес и нашем единственном разе.
Наконец, когда мне делается совсем уж невыносимо, Лайтман переключает на покер. Какое облегчение. Возможно, в нем еще осталось что-то человечное. Или порнуха просто слишком скучна и незамысловата для него.
Как я, только с точностью да наоборот. Одно сплошное вранье.
Пиво в бутылке кончилось. Мне нужно остыть, но идти сейчас в ванную - это даже не двусмысленно, слишком красноречиво. Поэтому я совершаю другую ошибку. Упаковка пива стоит на столике со стороны Лайтмана. Конечно, попросить я не могу.
У меня язык присох к небу.
Наклоняюсь. Лайтман отвлекается от чтения покерных лиц и наблюдает за мной. Веки полуопущены, взгляд прямой, хоть и мутный. Я смотрю в его лицо, не выдерживаю и опускаю глаза. Провожу языком по сухим губам, толку от этого нет, чистый рефлекс.
- Перевозбудился, Локер?
Насмешка ожидаемая, поэтому я не вскидываю голову, а опускаю ее еще ниже.
Слушаю свое и его дыхание.
Я знаю, что у Лайтмана нет разделения между работой и жизнью, провоцировать на реакцию - всегда, подталкивать, да что там, пихать за грань - обязательно. Знает ли он это? Наверное, просто не задумывается.
Поэтому, конечно, Лайтман сам виноват в том, что я не доношу руку до бутылок и прижимаюсь ртом к его губам.
Переставая противиться силе тяжести, наваливаюсь на него всем телом. Он и так сидит полуразвалившись в любимой позе, вытянув ноги вперед, так что вскоре мы уже вовсе лежим.
В том, что я еще не корчуюсь на полу с вывихнутой челюстью, нет ничего удивительного.
То, что сейчас происходит между нами – еще одна форма невербального разговора, как чтение по лицам, только для пьяных и беспринципных.
Я кусаю его губы и говорю этим, что о нем думаю. Лайтман щедро раскрывает рот и этим отвечает, что знает обо мне все. Могу поклясться - даже в том, как он целуется, есть издевка надо мной.
Лайтман не выпускает из руки бутылку пива и не спешит ко мне прикоснуться. Это тоже о чем-то говорит, о чем-то нелестном, но мне не хочется об этом думать. Я думаю о том, что щетина у Лайтмана мягче моей, у меня - колючая.
Провожу рукой по шершавой щеке вниз, обхватываю Лайтмана за шею. Шея выдает его истинный возраст. В отцы Лайтман мне не годится, конечно, да и с таким отцом я бы точно заработал биполярное расстройство личности, но все-таки он далеко не молод.
Рубашку мне с него не стянуть ни под каким предлогом, вместо этого я просовываю ладонь в его штаны. Не успеваю понять, возбужден он или нет, как Лайтман перехватывает мою руку.
Он сжимает мое запястье твердо, но не тянет, не отталкивает.
Как будто я вправе сам принять решение.
Так и есть.
Я пьян, но реагирую моментально - слезаю-полусползаю с него и направляюсь в ванную целиком и полностью на автопилоте. Выворачиваю кран с холодной водой с пьяной безрассудностью, плещу в лицо, а потом долго пялюсь на себя в зеркало, пока капли падают с носа и волос.
Я смотрю на свое отражение и думаю: «Черт возьми, парень! О чем ты вообще думал? Ты вдребезги пьян, все равно ничего бы не смог».
Если убрать ту часть, где я чувствую себя виноватым и ничтожным, то остается облегчение. Так всегда: он делает что-то, что тебе не по душе, но по истечении времени ты ему благодарен.
В этом весь Лайтман.
Не то чтобы я успел понять это в один момент. Обычно в такие моменты я его ненавижу, как подросток-бунтарь, полный решимости уйти из дома.
Когда возвращаюсь в гостиную, телевизор выключен, Лайтмана нигде не видно. На диване лежит заботливо брошенный плед.
На записи из куба отсутствовует 2 минуты 32 секунды. За это время я успел ответить на все свои вопросы.
Я понадеялся, что монтаж удался, и Лайтман ничего не заметит, если ему вздумается пересмотреть.
Честно признаться, я вообще надеялся, что он этого не увидит. Запись тебя самого, накрытого приходом от галлюциногенных грибов - это не то, что бы ты хотел, чтобы твой босс, с которым у тебя весьма неоднозначные отношения, увидел.
Но запись была у него.
А на ней - полноценный выплеск моего расстроенного подсознания.
Мы ведь могли просто дождаться экспертизы, официальнее и дольше, проще. Но я выкинул нечто экстремальное, что-то в духе самого Лайтмана. Испытал на себе. Заодно выпустил парочку собственных демонов.
«Пытаешься быть похожим на меня».
Не вопрос, утверждение. Как вы проницательны, доктор Лайтман. Видите меня насквозь.
Не знаю, какие галлюцинации были у Лайтмана, и не уверен, что хочу знать. Да что я несу - хочу, конечно, до чертиков хочу. Особенно после того, как несколько выдающихся психологов и по совместительству моих самых близких людей имели удовольствие наблюдать мое обнаженное подсознание (и обнаженный торс вдобавок).
Хочешь не хочешь, сделаешь выводы.
Мое агрессивное поведение (безумие, настоящее безумие) стало неожиданностью даже для меня самого. Что говорить об остальных.
Кудряшка Локер. Безобидный Локер. Так он меня назвал – «безобидным». Совсем слетел с катушек.
Орет на невидимых людей.
Размахивает кулаками.
Рвет на себе волосы.
Корчится, забившись в угол.
Я вырезал все моменты своего бессвязного бреда, где упоминалось имя Лайтмана.
Глава 6
6
Я мог бы пойти к психологу, оплаченному Лайтманом, но вместо этого снова пью с Торрес в баре.
Правда-ложь. Сегодня я отказываюсь играть в ее игры. В прошлый раз ни к чему объективно хорошему это не привело.
За соседним столиком сидят трое иностранцев и изъясняются друг с другом на выбешивающе ломаном английском. Отвлекают меня от мыслей.
Торрес предлагает придумывать истории жизни окружающим. Вон тот мужик в смешной шляпе, входит в бар, что думаешь?
Я предлагаю скурить пачку сигарет. Сто лет этого не делал, точнее с колледжа. Как будто из ниоткуда приходит понимание, что в колледже я был другим. Не лучше, просто другим.
Я беру Мальборо.
Торрес смеется, тоже закуривает. Ее смех смешивается с дымом.
Торрес, испорченная дворовая девчонка. Она мне все еще нравится.
Она выдыхает дым мне в лицо и говорит, что я изменился. Ремень с тяжелой пряжкой, заправленная в джинсы рубашка, тяжелые ботинки.
Говорят, если тебе в лицо выдыхают сигаретный дым, тебя хотят либо послать, либо затащить в постель. Сказать по правде, в данный, отдельно взятый момент мне глубоко плевать на то, что хочет или не хочет Торрес.
Но я, конечно, промолчу.
Потому что стал менее радикально честным за последнее время. Маленькая ложь здесь, умолчание там, непроницаемое выражение лица.
Правда-ложь.
Кажется, только Торрес это заметила. Поэтому и предложила сыграть. Не первый раз.
Радикальная честность - это тоже игра, понял я. Как играла маленькая девочка Полианна из детской книжки - видела радость всегда и везде. Упрощение жизни, поиск легкого пути, как сохранение рассудка. Под игрой в радость кроется оптимизм.
Под игрой в радикальную честность - порядочность.
В конечном итоге, я остался со своей природной честностью, возможно в этом и заключался тайный план доктора Лайтмана. Я стал умнее. Я приспособился.
Я рассказываю об этом Торрес.
Она ободряюще улыбается и салютует мне бокалом.
Торрес берет меня за руку и говорит:
- Вот видишь! Значит ему еще есть чему тебя научить.
Она не говорит «Я же говорила», и я благодарен. Зато упоминает Дениз, и я весь словно сдуваюсь.
Дениз. Это даже не дружок-латинос, это, мать твою, женщина!
Острое ощущение одиночества прорезает мое опьянение. Торрес с такой теплотой говорит о своей партнерше, бывшей ли, нынешней ли, или время-от-временной... не знаю, как у них там это происходит. Она снова заводит разговор об опыте и экспериментах.
Я прошу ее, прекрати. Не надо об этом. Не хочу слушать.
«Почему вам, парням, можно, а нам нет?»
Я говорю:
- Погоди. Что ты имела в виду?
Торрес хитро и надменно улыбается.
- Ты спрашиваешь Сару, что о тебе говорит Лайтман.
- Да, - я говорю, - она умеет читать по губам.
- Ты спрашиваешь меня о том, что сказала Фостер о том, что о тебе сказал Лайтман.
О. Кажется, я немного зациклился. Бедный глупый Локер.
Торрес неприкрыто радуется.
И вот в чем заключается ее вина. Она наклоняется к моему уху и доверительным шепотом сообщает:
- Знаешь, он ведь англичанин.
Торрес пьяна. Пьяная Торрес нашептывает мне на ухо, проклятая дьяволица:
- Он англичанин. У них с этим все намного проще.
Я лежал в своей постели на смятых простынях в одиночестве и без сна. Голова раскалывалась, в ушах пульсировало.
Я думал. И трогал себя. Одна единственная мысль билась у меня в мозгу, задавая ритм рукам.
Привычная механическая работа преподнесла мне тогда нечто совершенно новое.
Последний раз я так дрочил в тот день, когда в Лайтман Груп пришла Торрес. До поджимающихся пальцев ног и сводящей руки. В кои-то веки неторопливо, в кои-то веки без стимуляции порнухой.
Собственный стыд и одновременно бесстыдство заводили. Липкий страх, то и дело ворочающийся в животе, оттягивал разрядку. Я не стонал так со школьных лет, когда впервые познавал радости самоудовлетворения.
До сгущающейся во рту слюны и горящих легких.
С каждым движением руки, с каждым толчком бедер вверх - ближе к ответу.
Я уже не в университетском общежитии, никто не войдет и не застанет с пылающими щеками. Я вправе выбирать и экспериментировать.
Уже пора. Отпустить себя, отказаться от упрощенчества. Пришло время привыкнуть к себе.
Во кои-то веки я, кажется, сделал правильный выбор.
Кончив, я тем самым поставил точку в ответе на свой вопрос.
Много ли в моем окружении «старших партнеров», которые могут поделиться опытом?
Глава 7
7
- Да, на выходных я ездил...
- Не интересно! - Лайтман машет рукой, словно отбиваясь от назойливой мухи, и стремительно уносится по коридору, полы черного пальто развеваются вокруг не хуже крыльев.
«Очень зря», - думаю я с улыбкой и ощущаю внутреннюю дрожь.
Джек Рейдер ничуть не изменился со времен нашей последней и единственной встречи. Только, кажется, лоску у него еще прибавилось сверх того, что было.
В течение нескольких дней я кружил вокруг своего стола, где в верхнем ящике лежала визитка Рейдера. Собравшись с духом и переборов уйму противоречивых чувств, я в конце концов позвонил. Его дружелюбие било через край и граничило с сердечностью - весьма странно, учитывая то, что мы едва перекинулись парой слов, когда год назад вели расследование.
Помнится, он тогда уделял Фостер чрезмерное внимание.
Так вот в субботу вечером Рейдер пригласил меня в ресторан. Я упорно твердил себе, что у меня к нему чисто деловой интерес: я искал работу.
Не моя вина, что ресторан оказался шикарный. «Шикарный» - то самое слово. Гребаный музей, а не ресторан.
И вот я сижу как на иголках, нервно перебирая разложенные по всей науке столовые приборы, и огромным усилием воли заставляю себя выпрямить спину, а не сжиматься, пытаясь уменьшиться до микроскопических размеров.
Нас обслуживают три официанта, прошу прошения, метрдотеля, разодетых так, будто они явились на вручение премии Оскар.
- Не очень-то у них получается скрывать, что они нас ненавидят, - говорю вполголоса. Рейдер понимает, о чем я.
Он подмигивает мне:
- Пока еда того стоит, можно им подыграть.
Не скажу, что Рейдер испытывает радость от моего дискомфорта, но он выглядит довольным, абсолютно в своей тарелке.
Глядя на его широкие плечи, на его бросающуюся в глаза ухоженность, у меня начинает сосать под ложечкой.
Мне приносят антрекот из говядины с дижонским соусом, Рейдеру что-то рыбное с непроизносимым названием, а я представляю Лайтмана в этой ситуации. О, по крайней мере, это было бы забавно, а может и скандально - с его-то хамской прямолинейностью.
У Лайтмана постоянно напряжена мышца гордецов, от этого его лицо всегда хмурое и кажется недовольным. У Рейдера, напротив, расслабленное, открытое лицо и прилепленная, словно пластырем улыбочка. Классическая «социальная улыбка» по Лайтману. Меня это должно насторожить.
«Никто не хочет становиться жертвой обмана и психологических манипуляций в профессиональной и личной жизни». Снова цитата, я словно живу по учебнику Лайтмана.
Но не придаю этому значение.
Все ничего, пока нам не приносят бутылку вина.
Я пытаюсь подвести разговор к работе (и Лайтману). Но этот человек - нет, не этот человек, даже не мистер Рейдер, «Джек» - как он настоял, когда крепко пожимал мне руку при встрече - он мастерски увиливает от ответов. Он говорит по теме, но в то же время ни о чем.
Чувствую себя дураком, лихорадочно пытаюсь вспомнить психологические приемчики, но Рейдер просто обезоруживает, во всех смыслах.
Я заканчиваю вяло ковыряться в тарелке, хотя к мясу, по правде говоря, неравнодушен. Рейдер складывает приборы на тарелку и вытирает широкий рот салфеткой.
Не знаю, что он там прочел на моем лице, но после этого он говорит:
- Ты прав. Здесь слишком пафосно. Поедем ко мне.
Я так и не получил ответов на свои вопросы, поэтому как я могу отказаться?
В доме Рейдера чувствуется стиль, оформлено все в черно-белых и бордовых тонах. Не так уютно, как у Лайтмана. Совсем не уютно, но очень просторно. И очень много зеркал.
Рейдер предлагает мне выпить - здесь и далее все проходит по стандартному сценарию.
Он без ложной скромности показывает мне квартиру, прошу прощения, апартаменты.
Я отхлебываю джин с тоником из своего стакана. Черт возьми, у мужика в доме и нет пива! Невероятно, если только Рейдер не лжет с намерением споить меня - но так глубоко я не могу мыслить в этот момент. Ощущение, что я неотесанный деревенщина (ну хоть додумался не одевать клетчатую рубашку!), посещавшее меня ранее в ресторане, постепенно спадает.
- Так о чем ты хотел поговорить, если не о работе?
Рейдер усмехается в ответ на мой непонимающий взгляд.
- О, ты прекрасно знаешь, что для тебя всегда найдется место в моей команде.
Он подходит ко мне и похлопывает по плечу. Либо у меня дезориентация во времени из-за алкоголя, либо его рука действительно задерживается дольше положенного на моем плече.
Списываю это на классическую манипуляцию, продуманную, дипломатичную, в лучшем стиле Хитрого Дика*.
Я не могу ни на секунду прекратить мыслить абстрактно. Рейдер представляется мне хищником, алчно жаждущим заполучить меня в свои когти, нет, не меня лично - человека Лайтмана.
Рейдер ждет, когда я заговорю. Только о чем говорить? Думай, думай, Локер! Зачем ты здесь? Чего ты больше всего хочешь? Я лихорадочно пытаюсь выбрать какую-нибудь мысль из того месива мыслей, связанных с Лайтманом.
- Почему ты ушел, Джек? Я имею в виду, что был за повод?
Это я помню из далекого-далекого курса всемирной истории в школе. Для любого конфликта всегда есть предпосылка, причина и повод. Три «П», чтобы обьявить войну. Три «П», чтобы уйти из Лайтман Груп.
Рейдер долго смотрит на меня, потом отпивает виски и задумчиво отводит взгляд в сторону. Приглашает меня присесть с ним на диван.
- Знаешь, как он облизывает губы, а потом демонстрирует зубы? Всего мгновение. Он сохранил эту привычку?
- О, господи, - я прикрываю глаза. - Мне надо еще выпить.
Это была проверка. В воздухе повисает невысказанное «И ты тоже?» с огромным знаком вопроса.
Мы долгое время молчим.
- У тебя красивые глаза, Элай. Ты знаешь, зеленый его любимый. А твои волосы...
Я не заметил, как его рука легла на спинку дивана позади моей головы, а потом он коснулся пальцами моих волос.
Черт. Черт. ЧЕРТ.
Рейдер перебирает мои кудри и просто смотрит на меня, любуется - если повернется язык сказать такое, читает - если использовать научный подход.
Везде, где меня касается его взгляд, кожа начинает нестерпимо зудеть. Голова кружится, и в этот момент я понимаю, что в отношении секса застрял в шестнадцатилетнем возрасте. Алкоголь снова решает все мои проблемы.
Все упростить. Радикальная честность - то же самое упрощение жизни.
И если так получилось, что я оказался принимающей стороной, то... я хочу, чтобы он разложил меня и трахнул.
Просто.
Я хочу что-то спросить. Я хочу его поцеловать.
Не успеваю я открыть рот, еще не зная, что из двух собираюсь предпринять, как он поднимается на ноги и забирает из моих стиснутых пальцев пустой стакан. Наливает мне еще порцию джина, а я уже и забыл, что просил об этом.
- Он обошелся со мной... - Рейдер подбирает слово, - беспардонно.
Полуулыбка ни на секунду не сходит с его лица. Она перекатывается, словно ртутный шарик, из одного микровыражения в другое, вот она печальная, вот притворная, а теперь неприкрыто злая.
Я не могу оторвать своего расфокусированного взгляда от этого зрелища.
- Но правда заключается в том, - Рейдер меняет тон, открыто глядя мне в лицо, от чего мне становится не по себе, - а я думаю, Элай, ты тот человек, который должен оценить правду, - что я не был такой уж невинной овечкой, поплатившейся за свою наивность. Наоборот, был слишком напорист, действовал самонадеянно. Позже я понял свою ошибку и не держу на Кэла зла. Надеюсь, он тоже вспоминает это как досадное недоразумение...
Впору создавать группу поддержки униженных и оскорбленных доктором Кэлом Лайтманом.
Привет, меня зовут Элай. Лайтман взращивает у меня растройство личности. А еще он выбросил мой стол.
Привет, меня зовут Джек. Лайтман высмеял мои чувства к нему.
Привет, мы чета Краузов. Доктор Лайтман перевернул наш дом вверх дном и заявил, что мы убили собственного ребенка.
Привет, меня зовут Эмили. Он мой отец.
И так далее. Список бесконечен.
Оборвавшаяся в моей голове мысль и повисшая в комнате тишина дают понять, что это был полувопрос, обращенный ко мне. Я выныриваю из своих размышлений и прочищаю горло.
- Н-не знаю, Лайтман ничего не говорил об этом эмм... случае. Во всяком случае мне.
Группа поддержки больных Лайтманом.
Все, кто работает или работал с ним, немножко влюблены в своего босса. Больны мазохистской безнадежной влюбленностью.
Мы оба знаем, почему я здесь.
Рейдер стоит в противоположной стороне комнаты, опираясь о косяк двери, ведущей в коридор. Он стягивает с плеч пиджак, ослабляет узел шелкового галстука.
- Quid pro quo**, - говорит он и расстегивает верхние пуговицы дорогой рубашки. - Мне бы хотелось продолжить наш замечательный вечер откровений и узнать тебя поближе, Элай. Если конечно ты не боишься.
Выражать подозрение в трусости пьяного, ох, как это умно, доктор Рейдер. Для меня вы, словно наглядный пример, сошедший со страниц книги Лайтмана из раздела, где говорится о манипуляциях.
О манипуляциях, на которые я все равно ведусь.
Я подхожу к Рейдеру и уже вижу, как целую его. Не проходит и секунды, как я действительно делаю это.
Кровать в спальне Рейдера огромная, гребаное императорское ложе. А мы ни дать ни взять - римляне периода упадка.
Я не хочу драматизировать. Но это все так горько.
Я знаю, что Рейдер далеко не хороший человек.
Но сосет он хорошо...
- Хорошо! А... господи, просто потрясающе.
Я лежу, растянувшись на черных простынях, стискиваю пальцами края подушки, цепляюсь сам себе в волосы - лишь бы не трогать Рейдера. Зажмуриваюсь, что есть силы, лишь бы не видеть. Он там внизу обхаживает ртом мой член и просит все ему рассказать.
«Все» - это конечно чересчур, но я рассказываю. О том, какая Лайтман сволочь, о сучке Торрес, о том, что все вокруг держат меня за дурачка, о...
- О, да... да!
Чем быстрее я говорю, тем быстрее движется его рот. А говорю я очень быстро, все быстрее и быстрее, и сбивчиво, и сглатывая слова, как он сглатывает...
Я рассказываю, как словил от Лайтмана хук с правой за то, что его дочь меня поцеловала.
Рейдер смеется, касаясь губами моего члена.
Меня тоже разбирает смех. Меня прямо таки колотит от смеха. Только вскоре оказывается, что не в веселости дело - это форменная истерика. Я мотаю головой из стороны в сторону, упираюсь затылком в подушку, выгибаюсь дугой. Скулы сводит, в глазах - определенно слезы.
Закрываю руками лицо - действительно мокрое.
Грудную клетку рвут сухие рыдания наперебой с экстазом. Бедра рвутся к теплым влажным губам, языку, небу, и встречают пустоту.
Рейдер приподнимается на локтях, намереваясь узнать в чем дело.
С горестным стоном я прошу его, нет, только не...
- Не останавливайся, пожалуйста!
Рейдер не останавливается, но теперь надрачивает мне рукой, не отрывая цепкого взгляда от моего лица, кажется, что он впитывает в себя вид моих конвульсий.
Оргазм смешивается с рыданиями. Последняя волна дрожи не успевает сойти, как я уже чувствую себя лучше.
Как после сильной грозы. Кожа чуть ли не потрескивает статическим электричеством.
Облегчение, очищение. Рейдер ложится рядом.
Как он там сказал? «Quid pro quo». Выровняв дыхание, я пробую эту фразу на языке и спрашиваю:
- Что это было с Фостер? В смысле, цветы и все такое прочее?
Рейдер фыркает, презрительно.
- Кэл сильно разозлился?
- Нет... не знаю. Его это скорее позабавило.
- Он не рассказал Джилиан о моих кхм... предпочтениях? Нет, конечно, нет. Она бы выглядела такой дурой.
Между делом Рейдер протягивает руку к прикроватной тумбочке и достает из ящика зеркало, как будто присыпленное пылью. Когда за ним следует небольшой пакетик с белым порошком, все становится ясно. Ясно и страшно, совсем чуть-чуть. Хуже уже не будет. Я и так чувствую себя совершенно убитым.
После двух дорожек кокса становится все равно, все равно, что он со мной сделает, лишь бы не втягивал в извращения с ножовкой и бензопилой. Рейдер что-то рассказывает, кажется, про то, как начинал работать с Лайтманом. Я не слушаю, хотя стоило бы - я ведь именно за этим пришел, за информацией. Его слова буквально просачиваются сквозь меня, не задерживаясь в сознании. Он может говорить о том, какие эксперименты они с Лайтманом проводили со студентками медицинского колледжа, а может о том, каким невероятным творческим потенциалом обладают юные бельгийские музыканты***.
Джек снова устраивается у меня в ногах. Он ни на секунду не затыкается, произносит слова медленно, чуть ли не с выражением. Его тоже накрывает, но по-своему. Он говорит, говорит, а его скользкие от смазки пальцы творят со мной абсолютно непотребные вещи.
Он засовывает в меня пальцы и говорит:
- Тебе это необходимо.
У меня вырывается стон. Похоже, все вокруг знают, что мне необходимо, кроме меня самого.
Он заставляет меня перевернуться на живот и подкладывает под бедра подушку.
Я чувствую его тяжесть на себе, его мощный стояк, упирающийся мне в задницу, я на грани того, чтобы попросить его остановиться.
Джек спрашивает, готов ли я.
Конечно, мать твою, не готов!
Он посмеивается, говорит мне расслабиться и проникает в меня.
Пытаюсь отстраниться, вжимаюсь в матрас. Я хочу оказаться в другом месте, хочу оказаться другим человеком. Может быть, это и не я вовсе. Не Элай Локер, кто-то другой лежит здесь в душных обьятиях Рейдера, воняющий как майская роза от этого его любриканта.
Его долгие медленные проникновения длятся кошмарную вечность.
Рейдер целует меня в шею и плечи, поднимает за бедра, тянет на себя. Другой рукой снова зарывается в волосы.
Меня раздражает и смущает фиксация некоторых на моих волосах.
Он не оставляет на мне ни единого засоса, ни синяков, ни ссадин. Он никак не отмечает свое право на обладание, словно оставляя его за другим...
Я закрываю глаза и отчетливо вижу перед собой насмешливое лицо Лайтмана.
Было бы забавно предположить, что Рейдер в этот момент тоже фантазирует о Лайтмане. Я списываю его резкие жесткие выпады на злость, которую он испытывает к Лайтману. Я списываю эти резкие жесткие выпады на злость, которую Лайтман испытывает ко мне. Я представляю его сзади. И тут меня уносит.
«Элай, Элай, Элай», - это Рейдер, Джек Рейдер шепчет мне в затылок, когда кончает.
Элай. Непривычно слышать свое имя, оно как будто и не мое.
Не могу представить, чтобы я назвал Лайтмана по имени.
С Джеком все было бы по-другому.
Доброе утро, Джек.
Доброе утро, Элай.
Как насчет перепихнуться побыстрому в обеденный перерыв, Джек?
Я внутренне рад, что на все мои морально обоснованные попытки уйти, Рейдер беспрекословно заявляет, чтобы я остался до утра.
Джек Рейдер не добрая фея, он не дает мне ценного совета, как выяснить отношения с Лайтманом. Но он и не дьявол, не пытается перетянуть на свою сторону. Для удовлетворения собственного эго Джеку Рейдеру достаточно того, что он трахнул работника конкурирующей компании.
Глава 8
8
- Ои! Локер, что с лицом? Хотя нет, не говори, дай угадаю. Первое правило клуба не говорить о клубе?
Лайтман пошутил, можно сказать почти удачно, учитывая время суток, но мне не смешно.
На часах семь утра, понедельник, из сотрудников в офисе никого. Что здесь делает Лайтман в такую рань можно только гадать - Эмили в Чикаго с матерью, или Валовски нет в городе, или у него закончились бобы на завтрак. Кто его знает.
Я не спал всю ночь, занимаясь активной следственной деятельностью на улицах города, и не видел смысла возвращаться домой, поэтому явился прямо на работу перехватить что-нибудь поесть и оказать себе медпомощь.
Лайтман хмуро оценивает ущерб, нанесенный моего лицу, и говорит «Пошли».
В кабинете он небрежно всучает мне аптечку и направляется к столу по своим делам.
Я пытаюсь открыть бутылочку перикиси водорода своими калечными пальцами, и ни черта у меня не выходит. Костяшки пальцев у меня сбиты в кровь, большой палец на правой руке вывихнут. Только Лайтман, гребаный святоша, может решить конфликт словами, получив при этом пару раз по роже. Если тебя ударили по щеке, подставь вторую. Если ударили по второй, попроси ударить тебя еще раз. А потом посей рознь среди своих врагов, чтобы они поубивали друг друга нахрен. Аминь.
В конце концов, почти вся перекись оказывается на полу и на мне. В нос бьет неприятный резкий запах.
- Откуда у тебя руки растут?! - раздраженно орет подскачивший ко мне Лайтман и вырывает из рук перекись вместе с бинтами.
Он толкает меня к столу и заставляет сесть. Прикладывает смоченный перекисью ватный тампон к моей рассеченной брови.
- Надеюсь, это не станет традицией, - выдыхаю сквозь стиснутые зубы. Лайтман обрабатывает мои раны умело, но без профессиональной врачебной тактичности.
- Врешь, - он хватает меня за подбородок, поворачивает голову из стороны в сторону, изучает.
Я вижу, как сужаются его глаза, а взгляд становится острым и цепким, он опускает руки.
- В чем дело?
Он стоит так близко, что его одеколон перебивает запах антисептика. «Эгоист». Приторный и густой аромат, я перестаю дышать, чтобы задержать его в себе.
Говорят, людям свойственно любить тех, кого боишься. Также верно и обратное.
Возбуждение путают со страхом, и наоборот. Зрачки расширены, дыхание учащенное, рот приоткрыт.
Я знаю это, потому что это знает Лайтман.
Осталось только выбрать одно из двух.
Я знаю, что Лайтман не ошибется.
Просто чтобы прояснить ситуацию, я говорю, что узнал все про Рейдера.
- И каким образом?
Мне даже не надо ничего говорить, вегетатика и так скажет все за меня.
- Идиот, - выплевывает Лайтман.
Как это удобно, вербальное общение сводится к минимуму. Не нужны никакие «Зачем ты это сделал?» и долгие бессмысленные объяснения.
Я дотрагиваюсь до разбитого лица.
Я морщусь от боли и говорю:
- Правда ранит. Вы это знаете лучше меня.
Правда написана на наших лицах.
Здесь и вот здесь у Лайтмана написано, что он все это время знал, к чему все шло.
«Во многих случаях жертва предпочитает трактовать неясности поведения лжеца в выгодном для себя свете, тайно попустительствуя лжи, желая избежать неприятной ситуации разоблачения обмана». Трудно представить Лайтмана в такой ситуации, но факт остается фактом. И почему-то мне кажется, что на этот раз все так и есть. Никакой двойной лжи с его стороны. И жертва не я.
Я расстегиваю ремень на его джинсах. Две пуговицы и молния. И опускаюсь на колени.
Выражения одинаковы. Для всех.
Лайтман сексуально гиперактивен - слова Фостер. Им можно верить.
«Он англичанин», - сказала Торрес.
- Вы же не хотите все испортить.
Он хватает меня за волосы, со злости или...
Принять вызов - всегда, что-то кому-то доказать – обязательно. Слабое место Лайтмана.
Его оказалось так легко спровоцировать.
Вот как мы с Лайтманом оказались в его кабинете в четверть восьмого и вот почему я стою на коленях, а пальцы Лайтмана запутаны в моих кудрях.
Он надавливает мне на затылок и шипит:
- Не говори мне, что не знаешь, потому что я знаю.
Лайтман смотрит на меня сверху вниз и говорит:
- Я об этом очень пожалею, ты об этом пожалеешь.
Тем не менее он позволяет мне залезть руками под его рубашку. Он вообще очень многое позволяет людям, не по доброте душевной, а из-за расчетливого хладнокровного интереса.
Я переступаю с колена на колено и говорю:
- Все эти знаки, что вы делаете, чтобы сказать мне, кто я. Я не понимаю.
Он делает последнюю попытку, в его словах сквозит холодная ярость, в которую он сам не верит:
- Хочешь быть похожим на Рейдера. Убирайся отсюда.
Пустое, все пустое. Доктор Лайтман, не опускайтесь до бесполезного сотрясания воздуха.
Он не позволит истории повториться дважды. И ни Рейдер, ни Торрес здесь не при чем.
Гипотетическая видеокамера фиксирует происходящее.
Я стою на коленях, а Лайтман дергает меня за волосы и помогает разобраться, почему я все еще здесь. Честно сказать, у него не слишком это получается.
Он знает, что я не уйду. Я нужен Лайтману. И ему придется считаться со мной и моими желаниями.
Я так думаю, но в мире Лайтмана, где слова давно уже ничего не значат, мне достаточно просто знать только то, что я добился желаемого.
______________________________________________
* Прозвище 37-го президента США Ричарда Никсона
** Мера за меру (лат.)
***Локер вспоминает Американского психопата, который рассуждал о музыке в качестве прелюдии к убийству своей жертвы. Автор же ссылается на бельгийскую группу Ghinzu, без которой этого текста и в помине не было бы.
4 – отсылка к s02e12, дело ирландца Дойла
5 – к s03e07, если предположить, что Эм не было дома или Локер солгал, а также s03e09 – история с галлюциногенными кексами
6 – к s02e13, разговор Локера с Торрес о старших партнерах
7 – к s02e03, Джек Рейдер, бывший ученик Лайтмана, помогал расследовать дело по перевозке наркотиков, когда Лайтман был в отпуске
@темы: Лайтман/Локер, фики, Lie to Me
-
-
12.06.2011 в 19:17СПАСИБО ВСЕМ!
-
-
12.06.2011 в 20:54немой восторг. прекрасная вещь, просто прекрасная.
-
-
12.06.2011 в 22:22*в восторге*
-
-
13.06.2011 в 00:30-
-
13.06.2011 в 13:02Можно я еще раз признаюсь в любви этой истории? Безумно понравилось. Шикарная история. Второй раз перечитала и выдохнула от удовольствия
Спасибо!
-
-
13.06.2011 в 17:57оно супер и поздравляю!!
Приз зрительских симпатий в категории "Мультифандом"!))
Ура!))))
-
-
18.06.2011 в 00:31Alkodrifas, я еще на Домиане прочла, но вермя-время-время... в общем, очень ценю
-
-
20.06.2011 в 00:38Спасибо тебе
-
-
21.06.2011 в 20:17мне приятно и радостно, оттого что ты так верно поняла все, что я хотела донести в этом тексте, и точно суммировала)
спасибо за отзыв, мне действительно это было важно
-
-
21.06.2011 в 21:28-
-
06.11.2013 в 23:13дайри-поиск "Ghinzu", я не думала
наткнуться на такое. Спасибо вам
огромное за такой рассказ.
Это реалистично, правдиво и...
возбуждающе.
-
-
07.11.2013 в 14:17рада, что вам понравилось) они меня вдохновили очень сильно на этот текст. спасибо, что не прошли мимо)
-
-
07.11.2013 в 14:28